Я была до дикости испугана тем, что ощущала на самом деле… жар его адского влечения. Оно чувствовалось необыкновенно горячим воздухом, раскалившимся между нами, и эта близость. Она обескураживала. Я, как пойманная в сети бабочка, всего лишь трепыхаюсь и ничего не могу сделать. И эта реакция на его прикосновения… как будто он не противен мне, а я хочу эти пальцы. Вспомнились курсы с психотерапевтом «реакция тела ничего не значит, основное «нет» живет в твоей голове. И если твой разум не хочет близости, то это все равно насилие».
– Я не хочу! Вы мне отвратительны!
– Какое великолепное и, главное, умное признание, – тонкие губы расплылись в настораживающей усмешке, – особенно умно это сказать тому, от кого зависит твоя жизнь во всех ее смыслах. А как же триста тысяч и работа?
Каждое его слово заставляло меня тихонько вздрагивать, как от уколов булавки в самое сердце. Напоминанием, зачем я все это затеяла.
– Давай заключим сделку, Ксения. – все это время пока говорил, он продолжал гладить мою грудь и обводить сосок пальцем, отвлекая на свои действия и в то же время заставляя принимать их и не содрогаться. – На каждое твое «нет» я установлю свою цену. Поторгуемся? Я считаю, что «нет» стоит десять тысяч, и каждое последующее – еще на тысячу дороже. Тогда как «да» заставит платить уже меня те же самые десять тысяч.
– Вы отвратительны! – процедила ему в лицо. – У вас все измеряется деньгами!
– Серьёзно? – улыбка исчезла с его губ, и он поднял дуло выше по моему бедру. – Разве это я оценил жизнь своей дочери в триста тысяч и пришел с шантажом к тебе?
Несмотря на резкий тон, сталь касалась внутренней стороны бедра довольно нежно. Как будто меня там трогал сам мрак неизвестности и ужаса — это он ласкал меня и заставлял трепетать, а не этот мужчина со страшными глазами и вкрадчиво тягучим, как паутина, голосом.
– Десять тысяч за каждое «нет».
Обхватил сосок двумя пальцами, и сталь коснулась моего лона сквозь трусики. Я всхлипнула и закрыла глаза.
– Не надо…
– Ц-ц-ц, это ведь тоже своеобразное «нет», но я не стану его засчитывать… Я хочу, чтоб ты кончила для меня здесь и сейчас.
– Нееет…
– Минус десять тысяч, – и провел языком по моей шее, а я вся дернулась и отклонилась назад, стараясь избежать прикосновений, – я их верну, если ты расслабишься и испытаешь оргазм.
На глаза навернулись слезы от бессилия и страха. Я никогда его не испытывала… и я не знаю, какой он, не знаю, как его испытать, и даже не знаю, как его изобразить и что для этого нужно сделать.
– Играем? Скажи «да», и я верну твои десять тысяч! Так, как? Играем? – глаза горят надеждой, как у ребенка, который вот-вот получит свою игрушку и тянет к ней руки.
– Да, – прорыдала и кивнула.
– Умничка…, – он взял меня за лицо, запрокидывая мою голову назад, – ты очень красивая, Ксения. Не знаю, говорили ли тебе это…, наверное, говорили сотни тысяч раз. У тебя нежная кожа и кристально чистые глаза. Я хочу увидеть, как вместо лжи с твоего рта срываются стоны. Они намного прекраснее, – холодная сталь скользила вверх-вниз у меня между ног. И от этих касаний все тело пронизывало пугающими разрядами электричества. Я не хотела их чувствовать. Ужасно хотелось закричать, завопить «нееет», и я не могла. Теперь в голове щелкал счетчик. Проклятый сумасшедший подонок наклонил голову и провел по соску языком.
– Ты и на вкус молочная, – обхватил губами, заставляя меня зажмуриться и умолять саму себя что-то испытать, то, что он хочет. Испытать быстро и прямо сейчас, чтоб все это прекратилось. Теперь поглаживания стали начали ощущаться намного сильнее, и они вызвали тяжесть внизу живота. Ощущения так похожи на боль. Но она иная. И мне хочется оттолкнуть его, оттащить от себя за волосы. Это ведь хуже, чем насилие, он хочет меня убить, хочет, чтоб я умерла. Люди умирают от такого издевательства? Мне казалось, что да.
– Продолжить лизать твой сосок, Ксеняя? Тебе нравится, когда я беру его в рот? – втянул сильно в рот, и я вскрикнула от неожиданности, покалывания там внизу усилились, и стало невыносимо страшно и нечем дышать. Надо кричать «нет», а я кусаю губы и всхлипываю.
– Отвечай мне! Нравится?
– Да, – почти рыданием.
– Тебя когда-нибудь трахали пистолетом, Ксеня? Как я сейчас? Трахали сквозь трусики… мокрые трусики. Я бы хотел пальцами… честно, ужасно хотел бы пальцами. Но я хочу выстрел, понимаешь? Я хочу, чтобы ты выстрелила с этого долбаного пистолета. Мне никогда не отказывают… – и снова втягивает мой сосок в рот с хриплым стоном, от которого там между ног все раскаляется и напрягается. И мне кажется, что трение вызывает боль, вызывает резкие и невыносимые ощущения, как что-то цепляют, задевают и это что-то начинает сильно дрожать, дергаться, как будто нарывает и вот-вот взорвется. И я начинаю задыхаться, непроизвольно цепляясь за его плечи, впиваясь в них ногтями.
– Дааа… ты скоро выстрелишь…, – не вижу ничего, кроме его проклятых глаз и кончика языка, скользящего по губам. И я вся взмокшая, дрожащая смотрю на его лицо. Мне так страшно.
– Я не хочу…