Краденое счастье

– Чего ты не хочешь? – шепчет, и сталь движется быстрее, нагретая моим телом. Одно сильное движение, и меня оглушило. Я, наверное, умерла в эту самую секунду от того, как содрогнулось все тело, как ослепительно вспыхнуло перед глазами блаженство, и там внизу опалило жаром, кипятком. Я забилась в болезненно приятных конвульсиях, с громким стоном, запрокидывая голову и чувствуя, как слезы градом покатились по щекам. Услышала его рык, ощутила, как вдавил в стену всем телом, и уже зарыдала от ужаса, отталкивая, отбиваясь и содрогаясь теперь уже в истерике. Пока дралась, жакет распахнулся полностью, а я царапалась и извивалась в его руках, пока вдруг не почувствовала, как он сильно прижал меня к себе.

– Все хорошо… все хорошо, малышка. Тихо… тихо. Все хорошо.

– Отпустите меня… отпуститеее…

Волин отстранился, отпуская меня, и я вжалась в стену, закрывая лицо руками. Услышала, как он отошел от меня куда-то к столу. Щелкнула зажигалка, и запахло сигаретным дымом. А я все еще вздрагивала и не могла унять дрожь во всем теле, особенно там, внизу, под мокрыми трусиками. Если вот это ощущение было оргазмом, то я его ненавижу… ненавижу… ненавижу и не хочу испытывать больше никогда, как и видеть это чудовище.

– Я добавляю еще двадцать тысяч за это представление. Мне было вкусно. Не знаю, где тебя всему этому учили, но это сильно, черт возьми. Ты принята на работу. Так со мной еще никто не кончал. Настолько искренне и красиво.

Открыла глаза, глядя на чудовище, стоящее у стола и разряжающее свой револьвер. Он мне солгал. Там была вся обойма. А не один патрон. И в эту секунду я пожалела, что не выстрелила в него.

ГЛАВА 7

Она бежала между деревьями, придерживая живот обеими руками, чувствуя, как беспокойно бьется там ребенок. Нет, это был не просто страх, это был ужас, который сковывал все ее тело от понимания, что она собралась сделать. Но решение уже принято, и никто не сможет ее переубедить в его правильности или неправильности. В босые ноги впивались острые иглы-колючки, а ветки хлестали ее по лицу, по глазам, по шее, оставляя глубокие царапины, путаясь в светлых, волнистых волосах. Она не сумасшедшая… нееет, это они все сумасшедшие, если решили, что она позволит этому случиться, позволит ЕМУ победить.

Сердце бьется где-то в висках, резонансом отдает в горло. Ее бедное и маленькое сердце, никому не нужное и не любимое никем. Да, так бывает. Что человек никому не нужен и никем не любим, хотя и не был одинок… Но лучше бы она была одинокой. Они хватятся ее утром, не раньше. Сегодня ночью все будут спать после вчерашнего праздника… Она готовилась к этому дню несколько месяцев, несколько долгих, ужасных, тягучих месяцев, когда в нее вставляли иголки, привязывали к кровати и держали в комнате без окон, как взбесившееся животное… Но ведь животное совсем не она. Животное тот, кто с ней это сделал. Тот, кто ее чуть не убил и хотел убить, пока не узнал о ребенке. О своем отродье… о своем продолжении, насильно взращённом в ее теле. Плод, порожденный унижением и болью. И нет ничего более ненавистного, чем эта дрянь внутри нее, чем это напоминание о ее ничтожности, о том, что она всего лишь кукла… всего лишь вещь, которую использовали самым мерзким способом и продолжают пользовать. Ведь он приезжает в гости… приезжает и привозит ей кукол, как и раньше.