Краденые латы

Судя по этим показаниям, Н.И.Новиков сначала вступил в английское масонство, которое в России возглавлял И.П.Елагин, но потом до него дошел слух, что есть еще какое-то «истинное масонство», привезенное бароном Рейхелем из Берлина [190]. На поверку это «истинное» масонство было всего-навсего вышеупомянутой системой Циннендорфа, а барон Рейхель до появления в России подвизался на службе у уже знакомого нам герцога Брауншвейгского [191]. Хитрый барон русским «больше четвертого или пятого градуса не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше позволения». Тогда россияне отправили за «градусами» в Швецию князя Куракина, который вместе с князем Гагариным получил там все искомые градусы, но зато все российское масонство должно было «завсегда зависеть от Главной Шведской ложи» и ее Великого Мастера, герцога Зюдерманландского. Растерявшийся от обилия предлагаемых вариантов Н.И.Новиков обратился за разъяснением к Рейхелю, и тот изрек, что «всякое масонство, имеющее политические виды, есть ложное». Новиков после этой беседы «еще осторожней сделался противу шведского масонства и так называемого Стрикт-обсервантства». Тем не менее, Новикова все же «почти насильно уговорили» принять Шведский Седьмой градус. «Градус, – продолжает свое печальное повествование Новиков, – дан был рыцарский, и он мне совсем не полюбился и показался подозрительным, и я решился ни в какие связи со шведским масонством не вступать». А тут еще новое дело: приехал, воротясь из дальних странствий, предпринятых опять-таки за «истинным масонством», И.И.Репнин и объявил, что «истинное масонство» скрывается у розенкрейцеров [192].

Розенкрейцеры не замедлили появиться на сцене в лице Иоганна Георга Шварца [193], которого подцепил в Германии князь И.С.Гагарин и прислал в 1776 году воспитателем в Могилев, где Шварц не замедлил учредить ложу «Геркулеса в колыбели». Когда могилевские масоны прослышали, что в Курляндии есть «старое масонство», находящееся «в великом почтении у дворянства», они командировали туда Шварца. Курляндское масонство было не таким уж старым – первая ложа в Митаве была основана в 1754 году, а в 1764 году здесь начали задавать тон неотамплиеры из стрикт-обсервантов, и Швароц вывез из Митавы всего-навсего пятую стрикт-обсервантскую степень. Шварц отнюдь не был первым тамплиером в России – в 60-х годах в Петербурге уже существовали стрикт-обсервантский капитул и ложа «Феникс» той же системы, а в 1776 году тамплиерскую ложу «Искренность» основал в Москве известный в русской истории генерал Бенигсен, один из убийц Павла I, главнокомандующий русской армии в 1807 и 1813-1814 годах. Но Шварцу пятой степени показалось мало: он предложил русским масонам, чтобы они, положились на его курляндские связи, командировали его теперь в Берлин. И Шварц добился своей цели: жаждущие «света» россияне отправили его в Берлин с двумя сопроводительными письмами, в которых они, как признается Новиков, «просили» доставки им «древних истинных масонских актов» и о принятии их в союз. В Берлине Шварц встретился с одним из ведущих розенкрейцеров Велльнером, который посвятил его в их мистерии, а затем удостоился приема у герцога Ф.Брауншвейгского [194].

Так затягивалась петля вокруг русских масонов. Т.Бакунина пытается оправдать их, уверяет, будто попытки «завоевать симпатии» наследника (правильнее было бы сказать – завлечь Павла в масонские сети и заставить его плясать под свою дудку) и «обмен корреспонденцией» с герцогом Брауншвейгским «не могут считаться политическим заговором» [195]. Н.И.Новиков тоже оправдывался: «зависимость наша была весьма ограничена и состояла только в том, чтобы быть в сношении братском с немецким масонством под управлением герцога Брауншвейгского, чтобы признавать его Великим Мастером всего масонства». Что это были за «братские сношения», что за «обмен корреспонденцией» явствует из перехваченной записки Баженова об «образе мыслей Павла» [196]. В наше время такие поступки называются сбором и передачей шпионской информации. Они называются изменой Родине, будучи совершенными и в XVIII веке, они иного названия не заслуживают. Сам Н.И.Новиков видимо осознавал, во что он влип, и, когда следствие доходило до «этого обмена корреспонденцией» падал на колени: «Здесь… яко совершенный преступник в истинном и сердечном моем раскаянии, сокрушении, повергаю себя к стопам Ее Императорского Величества, яко не достойный никакого милосердия и помилования, но повинный всякому наказанию, которое воля Ее Императорского Величества мне определит» [197].