Краденый город

Но Шурка помнил: Лютик не сказал «если найдете» – он сказал «когда найдете». В этих санках места было ровнехонько для одного взрослого. Или троих детей – если Бобку взять на колени. А других санок не было.

Шурке стало так жарко, что никакой мороз не мог бы с ним сладить.

– Мы поищем другие, – твердила Таня.

– Нас трое. А он один.

– Шурка, нет!

И тогда Шурка наклонил голову, со страшным ревом рванулся вперед и боднул незнакомца головой во впалый живот. Тот потерял равновесие, потащил за собой санки, но со всхлипом рухнул плашмя, разбросав слабые руки. А встать уже не смог.

Шурка ринулся через лежавшего и схватил веревочку. Санки расторопно помчались за ним.

Человек в шапке сумел встать на четвереньки. Он выл. И воя, повалился в снег. Или это ветер завывал?

Таня оступилась. Вскрикнула:

– Шурка!

И добавила шепотом:

– Что ты… мы… наделали…

Таня смотрела туда, на белеющий холмик, во все глаза. Потом уставилась на Шурку. Не глаза, а блюдца.

Санки нетерпеливо толкались в ноги. Бобка дрожал. Метель набирала воздух в легкие. Надо было спешить.

– Таня! – звал Шурка.

Упавшего быстро заносило снегом. А Таня все смотрела.

– Та-а-аня!

Вверх по сугробу Бобку приходилось толкать – другой рукой Шурка подтаскивал санки. Он выпрямился на вершине. А Таня все стояла внизу.

– Таня, ну!

Сугроб другим склоном скатывался к белому льду. Шурка приладил санки. Ему не верилось, что этой высоты хватит для разгона и санки смогут перекатиться на другой берег. Река расстилалась впереди белой пустыней под белесым небом.

Над гребнем сугроба наконец показалась Танина голова. Шурка усадил Бобку. Ухватился за веревочку.

– Танька, скорее! – торопил он ее. – Садись же!

– Таня! Танечка! – звал Бобка, чуть не плача.

Метель свистела и стонала. Подталкивала санки. Они так и рвались вперед. Шурка упирался ногами. Едва держал.

А Таня опять застыла; с гребня сугроба смотрела она назад, на остающийся за ними город.

– Ну? – прикрикнул сердито Шурка.

Таня повернулась.

– Шурка, – с трудом выговорила она окоченевшими губами. – Я больше не знаю, кто ты. Ты… мы сделали ужасное.

И от ее слов в груди у Шурки намерз кусок льда.

– Садись! – закричал он тонко и испуганно.

И в этот миг метель двинула Шурку в спину кулаком. Ноги чиркнули по снегу, скользнули, потеряли опору. И желудок ухнул вверх.

Не было больше ничего. Только верх и низ. И вниз в сплошной белизне летели санки. Они летели так, что дышать было невозможно: встречный шквал тут же заполнил воздухом нос, рот, голову, все тело. Снег хлестал по лицу.

Санки тряслись и норовили опрокинуться. Шурка изо всех сил старался не разжать руки – не упустить Бобку, не потерять вожжи санок.

Глава следующая

Полозья взвизгнули. И скрип прекратился.

Таня обернулась.

– Вот ты где… Слезай вниз. Бедная девочка, замерзла вся, – довольно-таки равнодушно произнес болотистый голос.

Он кивнул на место позади себя.

– Полезай же скорее, согреешься.

– Мне не холодно, – стуча зубами, отозвалась Таня.

С высоты сугроба незнакомец казался лишь обвисшей серой шляпой с острым верхом.

– Мы же не доиграли, – укорил он. И поднял над головой шахматную доску.

– Я больше не хочу, – просто ответила Таня.

– Так не бывает. Нельзя вот так взять и остановить партию. Ты же хотела знать. Значит, иди до конца.

– Все фигуры все равно смешались.

– А мы восстановим. Я помню каждую позицию.

– Я больше не хочу знать.

– Почему?

– А что изменится?

– Узнаешь… Полезай. Ты же закоченела.

Таня села, подвернув подол. И, взрывая пушистую снежную пыль, съехала вниз. Серый ловко подхватил ее за шиворот, не дав упасть лицом в снег. Она залезла в сани, укрылась серым меховым одеялом. И ей стало так тепло, так тепло…

– Раскладывай доску.

– Прямо здесь, на сиденье?.. Как же вы будете играть, не глядя?

– Я помню каждую клетку.

Серый причмокнул, и сани тронулись.

Таня раскрыла доску, высыпала горкой фигурки.

– Ра-вняйсь! Смир-рно! – гаркнул, не поворачиваясь, серый. – По местам!

Фигурки тотчас рванулись, стукаясь, заняли позиции, замерли.

Таня шарила глазами по клеткам, но не могла вспомнить, так ли стояли фигуры раньше или все изменилось. Сани бежали плавно: фигурки стояли не шелохнувшись.

– Люблю зиму, – довольно сказал возница. – Это не в телеге трястись.

Мимо неслись дома, каналы, мосты, площади, дворцы, дома, мосты…

Таня проводила взглядом Аничков мост – конных статуй по углам не было. Откинулась на сиденье.

– Твой ход, насколько я помню, – не оборачиваясь, бросил серый.

Таня подумала, передвинула фигуру.

– Первая пешка съедена! – радостно заявил противник. Он протянул руку назад, схватил Танину пешку и кинул себе в рот. Щеки заходили ходуном. – С клубничной начинкой, – сообщил.

Таня глядела на фигуры. Завыл желудок. Есть захотелось страшно.

– Съешь мою ладью, – посоветовал серый, жуя. Он все так же сидел спиной. – У меня вот тут уязвимая позиция. Что, не видишь? У ладьи начинка пралине. Рекомендую.

Таня медлила. Она понимала западню. Не съешь фигуры – не выиграешь. Это шахматы. А съешь – останешься здесь навсегда. Это Туонела.

– Таня! Ку-ку. Твой ход.

– Я думаю.

– Что-то долго думаешь.