Крадущаяся тьма

— Пожирателе Смерти, — закончил за него Алек, поднимаясь на ноги. — Там это написано, не так ли? Совсем как в пророчестве в храме Сакора. Нужно найти Нисандера. Пожиратель Смерти, должно быть, тот самый бог смерти, приносящий несчастья, Сериа…

Серегил кинулся к нему, разроняв листы, и зажал рукой рот юноши.

— Не смей! — прошипел он, побледнев как мел. Алек замер и с тревогой посмотрел на него. Серегил судорожно вздохнул и стиснул плечо юноши.

— Прости меня. Я не хотел тебя пугать.

— Что случилось?

— Помолчи минутку. Мне нужно подумать.

Серегилу показалось, что перед ним неожиданно разверзлась темная бездна.

Сериамайус.

«…Если ты проговоришься хоть о чем-нибудь из того, что я собираюсь тебе сообщить, мне придется убить вас всех…»

«…Пой вместе с нами, пой гимн Прекрасному, гимн Пожирателю Смерти…»

На какую-то секунду единственным, в чем сохранялся хоть какой-то смысл, Серегилу показалось прикосновение к надежному плечу Алека, мягкое касание его волос.

Воспоминания толпились у него в мозгу, наступая друг другу на пятки, угрожая сложиться в ту самую ужасную картину, которой он не хотел видеть.

Палимпсест, в котором говорилось о «Прекрасном» и который привел Серегила к короне, окруженной мертвецами. Ужасная находка Микама в топях. Истлевший кожаный мешочек, сожженный Нисандером. И медальон, обманчиво простой деревянный диск. который едва не убил Серегила безумием и кошмарами

— снами о безжизненной пустыне и золотом существе, обнимающем его и требующем свой голубой глаз — глаз, который подмигивал из кровавой раны над сердцем Серегила. Пение… сначала в той безжизненной пустыне, потом в пещере, скрытой в глубинах гор, пение, звучавшее, пока его кровь капала и капала на лед. Угроза Нисандера — или это было предостережение?

— Серегил, мне больно.

Тихий напряженный голос Алека вернул Серегила к действительности: рука его стискивала плечо юноши. Серегил поспешно разжал пальцы и отступил на шаг.

Алек коснулся руки Серегила холодными пальцами.

— Что случилось? Ты выглядишь так, словно увидел призрак самого себя.

Ужасная боль пронзила сердце Серегила, стоило ему заглянуть в эти синие глаза.

«…Если ты проговоришься хоть о чем-нибудь…»

Будь ты проклят, Нисандер!

— Я ничего не могу сказать тебе, тали, потому что мне пришлось бы лгать, — с отчаянием проговорил Серегил. — Я собираюсь кое-что сейчас сделать, а ты, пожалуйста, следи и ничего не говори.

Взяв последнюю страницу рукописи, Серегил скомкал ее и кинул в огонь.

Алек покачивался на каблуках, молча и озадаченно глядя, как пергамент расцвел огненным цветком. Когда он сгорел, Серегил перемешал золу кочергой.

— Но как насчет Нисандера? — спросил Алек. — Что ты ему скажешь?

— Ничего, и ты тоже ничего ему не расскажешь.

— Но…

— Это не предательство по отношению к нему. — Серегил обнял юношу за плечи, на этот раз ласково, и повернул так, что лица их почти соприкоснулись. — Даю тебе слово. Я думаю, он уже знает то, что мы только что обнаружили, но он не должен заподозрить, что это и тебе известно. Так будет до тех пор, пока я не скажу тебе, что говорить об этом безопасно. Ты понял?

— Опять секреты, — с озабоченным и недовольным видом пробормотал Алек.

— Да, опять секреты. Я хочу, чтобы ты мне верил, Алек. Могу я рассчитывать на твое доверие?

Алек долго смотрел в огонь, потом снова взглянул в глаза Серегилу и ответил на неуверенном ауренфэйском:

— Рей форил тос токун ме бритир. ври шруит я. «Ударь меня ножом в глаз, я не поморщусь». Торжественная клятва, та самая, что не так давно дал ему Серегил. Серегил облегченно рассмеялся:

— Благодарю тебя. Если не возражаешь, я хотел бы отдохнуть. А пока почему бы тебе не заняться остальными книгами, которые мы нашли?

Алек, не говоря ни слова, двинулся к двери, но помедлил, прежде чем уйти, и оглянулся на сидящего у огня Серегила.

— Что значит «тали»? Это ауренфэйское слово?

— Тали? — На лице Серегила появилась прежняя кривая улыбка. — Да, это ауренфэйское слово, выражающее привязанность, довольно старомодное. Его можно перевести как «любимый». Где это ты его услышал?

— Я думал… — Алек озадаченно посмотрел на Серегила, потом покачал головой. — Не помню, наверное, в каком-нибудь салоне. Спи сладко, Серегил.

— И ты тоже.

Когда Алек ушел, Серегил встал у окна и прислонился лбом к холодному стеклу; он долго смотрел на темный сад.

«Камень внутри льда. Секрет в секрете. Безмолвие внутри еще большего безмолвия».

За все то время, что он знал Нисандера, он никогда еще не ощущал такого расстояния между ними. И никогда не чувствовал себя таким одиноким.

Прошло несколько дней, прежде чем Алек понял, что никаких разговоров о найденном дневнике больше не будет. Несмотря на данную клятву, это его беспокоило. То. что они что-то скрыли от волшебника, казалось, создало маленькую холодную пропасть в отношениях, которые до того были безупречно теплыми и доверительными. Впервые за многие месяцы Алек снова задался вопросом: кому предан Серегил?

Как ни старался юноша прогнать эти мысли, они терзали его до тех пор, пока однажды, прогуливаясь с Серегилом вечером по городу, он не выдержал.