Он никогда полностью не доверял колдунье. Как ни велики были ее таланты
— и в магии, и в любви, — за нежной улыбкой всегда скрывалась алчность. Этим она напоминала Теро, но тот был связан законами Орески, Илинестра же — нет.
Тот факт, что она сменила его ложе на постель Теро, смущал Нисандера совсем не потому, что когда-то он пылал к ней страстью, хоть ему и не удавалось убедить в этом Теро. После двух неприятных попыток все объяснить ученику Нисандер прекратил разговоры на эту тему.
Другие волшебники, как было известно Нисандеру, могли бы счесть связь с Илинестрой достаточным основанием, чтобы прогнать подмастерье, однако он по-прежнему высоко ценил Теро и не хотел его терять.
Теперь, в безмолвии подвалов, он снова должен был признаться себе, что дело тут не только в его уважении к способностям Теро: Нисандер опасался, что кто-нибудь из его коллег охотно возьмет Теро в ученики, если появится такая возможность, тем более что, по мнению многих. Нисандер неправильно обращался с талантливым молодым магом и тот только терял время, находясь при эксцентричном старике из восточной башни. В конце концов, одного подмастерья он уже не смог обучить, не так ли? Так что неудивительно, что Теро проявляет недовольство. Однако Нисандер знал юношу лучше остальных и был твердо уверен, что если сейчас предоставить ему свободу выбора, то молодой волшебник погубит себя О конечно, он получит мантию магистра, возможно, даже вдвое быстрее, чем другие подмастерья. В этом-то и состояла часть проблемы. Теро был таким способным учеником, что большинство магов с радостью сообщили бы ему все, что знают, быстро проложив ему путь к реальной власти.
Но такому могучему волшебнику, каким Теро, несомненно, станет, мало острого ума и безупречных умений. Если эти его прекрасные качества не будут направляться мудростью, терпением, сострадательным сердцем, то они могут привести к неописуемым разрушениям.
Поэтому-то Нисандер держал Теро при себе, надеясь изменить его и боясь отпустить.
Были моменты, вроде той ночи, когда он застал Теро ухаживающим за измученным после захвата твердыни леранцев Серегилом, когда перед Нисандером разгоралась надежда:
может быть, Теро наконец начинает понимать, чего добивается от него старый волшебник, помимо усвоения магии.
Дойдя до самого глубокого подвала, Нисандер стряхнул задумчивость и поспешил к своей цели.
Немногие обитатели Дома Орески имели основания посещать эти подземелья, которые с незапамятных времен служили складом ненужных, непонятных и опасных предметов. Многие помещения были пусты или завалены полуразвалившимися пыльными ящиками. Некоторые двери оказались замурованы, и их контуры в стене окружены магическими символами и рунами. В тишине, нарушаемой лишь тихим звуком его шагов по влажному камню, Нисандер все отчетливее слышал голос чаши и его тонкое пронзительное эхо — звуки, слышные только тем, кто был специально обучен их улавливать. Голос чаши был теперь гораздо громче, чем раньше.
Роль деревянного диска в этом была незначительна: сила его оказалась ослаблена отделением от остальных семи, которые, как было известно Нисандеру, где-то существуют. Иначе обстояло дело с хрустальной короной. Как только он поместил ее сюда, эхо голоса чаши усилилось, а с ним участились и кошмарные сны Нисандера.
И движения рук некроманта в музее.
Для Нисандера оставалось загадкой, как сумел Серегил выжить, соприкоснувшись с диском без всякой защиты, кроме собственного отторжения магии. Не менее таинственным было и то, как мало помогли Серегилу тщательно наложенные Нисандером заклинания и чары, долженствующие защитить того от влияния короны В первом случае Серегил должен был бы умереть, во втором — быть полностью неуязвимым, однако оба раза он получил тяжелые ранения, но выжил.
Все это вместе со словами оракула из храма Иллиора, сказанными Серегилу, оставляло у Нисандера чувство беспокойства: дело тут было не в простом совпадении.
Он остановился у знакомой стены и повернулся к ней лицом. Тщательно проверив, что никто не наблюдает за ним — ни физически, ни магическими средствами, — Нисандер произнес могучее заклинание, дающее возможность видеть сквозь камень стены и защитные чары маленький потайной покой.
Погруженная в тьму столетий, на единственной полке стояла чаша. Для непосвященного это был просто грубо вылепленный, а затем обожженный глиняный сосуд, ничем не примечательный. Однако этот неприглядный предмет определял всю жизнь Нисандера, как и жизни троих его предшественников.
Хранителей.
С одной стороны чаши в хрустальном сосуде находился диск; с другой — деревянный ящик с короной, все еще покрытый сажей от дравнийских костров. Подстегиваемый любопытством, Нисандер произнес заклинание, открывающее проход, и вошел в комнатку.