Краеугольный камень

– В самом эпицентре заварушки. Говорят, он сопровождает полковника к центру города, где наши скинули статую Саддама с постамента, – подчиненные Дугласа уважали, говорили о нем с гордостью. Будто его заслуги были их общими. А может, так оно и было, потому что они были семьей. Единственной возможной семьей в таких условиях.

Стивен улыбнулся. Если Дуг с полковником Миллиганом – значит, все в порядке, потому что за все время службы Стив так и не смог придумать ни одной подходящей причины для смерти Уильяма Миллигана. Он был одним из тех людей, которые могли сказать Богу: «Подожди, я еще не закончил». И раз Дуглас был с ним, то был в безопасности.

– Какого черта тогда мы здесь? – снова заговорил Стив.

– Так нас оставили здесь, чтобы мы вошли в город и подсчитали потери. Думают, мы хреновы самоубийцы.

– Много полегло? – по лицу сержанта Хэммонд понял, что это последний заданный им вопрос, на который тот ответит. На лице его читалось нетерпение, а голос сквозил шероховатым раздражением.

– Кроме этих двоих? – спросил он, указывая подбородком на парней в пострадавшей машине. – Никого.

И тогда до Стива дошло, что они стоят здесь для обнаружения будущих потерь. И сама мысль о грядущих смертях показалась ему невыносимой.

Каждый раз, когда гремел разорвавшийся снаряд, когда свистели пули – все они подвергались риску. Пусть морпехи и строили из себя бесстрашных наглецов, они оставались людьми, которым присущ страх смерти, несмотря на внешнюю браваду. В гражданской жизни люди даже не задумывались, что морпехи вовсе не ломились умирать. Их жертвы становились сухими сводками в новостях, почетным караулом и ветеранским кладбищем, которому, казалось, не было конца, чьи белые кресты росли из земли до самого горизонта. Здесь, на войне, некоторые из них, еще совсем юные мальчишки, не успевшие стать мужчинами, сталкивались со смертью каждый день. И единогласно, не сговариваясь, пришли к выводу, что погибнуть в окружении близких людей, братьев, если не по крови, то по духу – не самая худшая смерть.

Вокруг все так же рвались мины, а над головами летали тяжелые, неуклюжие и уродливые «Чинуки»: с них велся огонь. Стреляли по домам и по редким пальмам. Парни то и дело вскакивали на ноги и в один голос кричали: «Убей их».

Стив не разделял всеобщей радости по поводу ведущегося огня, потому что они должны были оставаться на месте, пока бой не стихнет. Машины все прибывали, и солдаты выходили из них, обмениваясь репликами и предположениями, сколько иракцев удалось убить с воздуха и сколько еще им торчать здесь, на окраине города. Стив положил карабин на капот «Хамви» и сел рядом с Ричардом, который к тому моменту уже выполз из-под машины и чувствовал себя идиотом и трусом одновременно. Он смотрел на сержанта Сукре, который снова препирался с Уолдорф. На этот раз к ним присоединился Махоун. Он улыбался, как мальчик, и в свете полуденного солнца, без каски и оружия, казался особенно красивым.

– Нет ничего страшного в том, что он тебе нравится, – сказал Стив, проследив взгляд Ричарда. – Он всем тут нравится. Он просто, как Кларк Кент11 в лучшей своей рисовке. Только посмотри на эту сахарную улыбку, – он рассмеялся. Стив не знал более подходящего и оригинального способа, чтобы описать человеческую красоту. И к тому же ему было неловко это делать, поэтому он и использовал это дурацкое сравнение с Суперменом.

– Ты заставил меня прятаться под машиной, пока остальные разгуливали под пулями, – сообщил Ричард.

– И снова бы так сделал. Ты – гражданский, – Стив усмехнулся, закурил и предложил сигарету Мэддену.

– Я военный журналист.

– Это делает тебя бессмертным? – Стив убрал помятую пачку с расплющенными сигаретами обратно в карман. – Послушай, у тебя ведь жена и ребенок. Поезжай домой, – предложил Стив.

– Это моя работа, – рассмеялся Ричард.

Разобравшись с Уолдорф, Сукре присоединился к ним, забрал у Стива истлевшую наполовину сигарету, сел рядом и сделал пару затяжек, а затем вернул.

– Никогда еще не был так близок к смерти, – выдохнул он. – Настроение так и скакало. Наверное, так Пилар себя чувствовала во время первого триместра. Она проходу мне не давала. И я был рад, что сбежал от нее в Ирак, клянусь, – Рино рассмеялся. – А теперь думаю, не зря ли?

– Почему? – спросил Ричард.

– Я католик, Рич, – в подтверждение сержант подцепил металлическую цепь, на которой висел армейский жетон и крест, и поцеловал распятие.

– Это должно что-то объяснять?

– Моя семья очень набожная. Одна из моих сестер учится в духовной семинарии. И я спросил ее, можно ли убивать людей на войне, простит ли меня Бог? А она сказала, ответила мне дурацкой фразой: «убьешь одного – ты убийца, убьешь тысячу – ты герой». Героем я так и не стал.

– А как же твои медали? – спросил Ричард, а Стив заметил, что он включил диктофон.

– Плевать на них. Когда мы вторглись в Ирак, я ненавидел всех этих арабов. А сейчас этого нет. Я не хочу становиться героем. Не хочу больше никого убивать. Я так скучаю по моей девочке, по моей Пилар. Надеюсь, что увижу своего ребенка.