Краеугольный камень

У Эбигейл были морщины. В уголках глаз и на лбу. Ее губы были безбожно обветренными, а кожа загрубела от нескончаемых ветров и безжалостного солнца. На ее шее висел новенький, блестящий в тусклом свете фонаря армейский жетон и затертый крест, который принадлежал тому, кого Эбигейл любила. Тому, кто ворвался в ее жизнь, а теперь лежал под крестом на ветеранском кладбище в Вашингтоне. Кресты были всюду. Куда бы ни взглянул Стив – кругом кресты. Перекрестие прицела винтовки напоминало ему, о чем не надо было вспоминать. Распятие на шее Эбигейл, как крест в надгробии – воспоминания о тех, кто был дорог. Другие были ловушкой, как в дурацких детских мультиках, в которых наковальня падает именно туда, где начертили крестик, ловушкой из приторно сладких слов о большой любви, на которую ведешься до бесконечности, со слепой верой в то, что тебя обязательно кто-то должен полюбить, разве бывает иначе? Ведешься, не задумываясь о том, что и ты, в таком случае, должен.

– Я все боюсь, что ты уйдешь, как он ушел. Может, к черту? Напишем увольнительную и переселимся на Кубу? – спросила Эбби.

– Никуда я не денусь, – уклончиво ответил Стив.

«Я не умру, пока ты со мной», – продолжил он, но уже мысленно. «Пока ты веришь в меня, пока идешь за мной. Пока твои руки касаются меня и на коже загораются раскаленные метки твоих ладоней – не умру. На Кубе было хорошо, там была жизнь, там была любовь, но, если любовь есть здесь, среди дымных пожаров нефтяных скважин, среди стрельбы и смерти, я не умру. Еще немного, потерпи совсем чуть-чуть, любимая. И, возможно, с твоей помощью или с Божьей, я смогу вернуться, смогу вернуть брата домой, к жене и сыну. Еще немного и я скажу, что люблю тебя, и сообщу, что присмотрел дом на Кубе, совсем, как Сукре для своей Пилар, откроем магазин для дайвинга и будем жить. Ты, конечно, улыбнешься своей невозможной улыбкой, и я пойму, что ты – любовь, ты – жизнь.

Только оставайся со мной. Так долго, как можешь. Расскажи мне больше. О себе и о нем. Расскажи, каким был тот парень, занимающий твои мысли. И почему от твоих воспоминаний о нем кровь идет у меня».

Стив почти бессознательно, неосторожно, словно уже сквозь сон, потянулся к ней и нежно коснулся губами губ. И Эбби, наконец, отложила книгу с безжалостно вырванными и сожженными страницами в сторону. Его повело от сладости губ Эбигейл, от запаха зубного порошка в ее дыхании и от того, как неровно и часто колотилось в ребра чужое сердце. Поцелуй, почти невинный и сводящий с ума, длился и длился. Ладони Эбби легли на плечи так правильно, как оптика винтовки ложится в паз. За сомкнутыми веками Стив различил несколько огней ночного лагеря и голоса патруля, но не придал этому никакого значения. Все положенные часы отдыха, с точностью до секунд он собирался потратить на Эбигейл. Не на проповеди и исповеди капеллану, и даже не на сон. Полностью и без остатка, как и свою жизнь, и свое сердце, он собирался отдать их ей.

На следующий день информатор сообщил, что встреча аз-Заркауи и сирийского снабженца армии единобожия и джихада оружием состоится днем на заброшенном аэродроме в нескольких десятках миль от города Баакуба.

– Мне нужен хороший снайпер и наводчик. Если пуля попадет Заркауи в голову, многих потерь можно будет избежать. Как думаешь, сержант Хэммонд, справишься?

– Сэр, да, сэр, – ответил Стив.

– Не облажаешься? – полковник прищурился и сделал пару глотков воды из своей фляжки.

– Сэр, нет, сэр, – он отдал честь. Миллиган кивнул.

– Бери Уолдорф, выезжаете через двадцать минут. Заберетесь на вышку, притворитесь, что вас там нет и будете ждать. Понял меня?

– Сэр, при всем уважении, сэр, я самый результативный снайпер в вашей бригаде, и я хорошо осведомлен о том, что значит стать невидимым.

– Да, знаю я, знаю, – проворчал полковник. – Связывался с твоим братом. Он передавал тебе привет.

– Он в порядке? – спросил Стив, ощутив, как его пульс мгновенно участился. Дуглас командовал ротой на севере страны, там, где Ирак граничил с Турцией, где бесплотная пустыня венчалась плодородными землями и скалистыми горами, в которых прятались люди из Аль-Каиды и Джамаата.

– А мы? – усмехнулся полковник Миллиган и, вздохнув, скрылся под пологом своей палатки.