Крафтер

      В поисках выхода из сложившейся ситуации, оргкомитет похорон лихорадочно обсуждал, что делать. По лестнице гроб не снесёшь, поскольку лестничные клетки многоэтажных домов, как известно, не предназначены для проносов гробов, не говоря уже о том, что нести его нужно, как минимум, шестерым, да ещё и разворачиваться с ним на площадках. От причудливой мысли - спустить гроб на верёвках из окна, тоже пришлось отказаться. Во-первых: где достать верёвки такой длины, во-вторых: ну как бы вам объяснить... вот представьте себе, что вышли вы на балкон, скажем белье повесить и тут мимо вас, мерно покачиваясь на верёвках, проплывает гроб. К сожалению, это была последняя здравая мысль, рождённая коллективным сознанием моих родичей.

      В общем, учитывая, что медлить далее уже нельзя, приняли единственное верное решение - взять усопшего под ручки и спустится с ним в лифте. Сказать легко, но вот только среди родственников и друзей добровольцев на роль труподержателя не нашлось. С другой стороны - посторонних привлекать не хочется, не давать же повод к лишним разговорам. Словом, не нашли ничего лучшего, как обратиться к оркестрантам, которые втихаря наслаждались жизнью, усевшись под детскими грибочками. Хотя, как известно, музыканты и самый циничный народ, но услышав такую просьбу, даже они несколько опешили. Дирижёр легкомысленно предложил возложить эту миссию на главного наследника по завещанию, но шутка успеха не имела. В общем, тромбонист, будучи самый отчаянным (или самым пьяным), сжалился над бедными людьми и за некоторое скромное вознаграждение согласился спуститься со жмуром в лифте, в то время как пустой гроб снесут по лестнице пешком. Друзья-музыканты, помогая им загрузиться в лифт, ещё посмеивались насчёт того, что дескать будет весело, если на каком-нибудь из нижних этажей в лифт зайдёт посторонний пассажир. Тромбонист тоже был довольно весел и бодрился, как мог.

      Делов-то на три минуты. Однако... по закону подлости - застрял и просидел в лифте полтора часа. Первые двадцать минут музыкант ревел белугой, колотился в двери и звал на помощь, потом обессилел и покорился судьбе. Когда его вызволили, он находился в состоянии, близком к каталепсии. На глазах его были слезы. Продлись весь этот кошмар ещё хоть пять минут, и мы бы получили второй труп, готовый к погребению (во фраке и с бабочкой).

      Тем временем: родственники, вдова и многочисленная толпа любопытных, жадных до развлечений граждан (будь то свадьба или похороны), были в шоке. После получасового, напрасного ожидания в подъезде (ах, как же им всё-таки хотелось обстряпать все тихо и незаметно), растерянные гробоносцы вышли с ПУСТЫМ гробом на улицу и предались панике...

      Установить, где именно находится лифт с безценным грузом, найти человека, способного починить лифт и спустить его вниз - все это заняло немало времени. Дабы замять скандал и излечить от душевной травмы, в музыканта влили щедрую порцию горючего. Эффект превзошёл все ожидания. Он не только сообщил, что не имеет никаких претензий, но и готов честно выполнить свои обязанности тромбониста. М-да... лучше бы его отправили домой, но кто же знал, чем всё закончится?

      Наверное, это были самые странные похороны во всей мировой истории. Вообразите себе похоронную процессию: безутешные родственники идут, закрывая лица платками и давясь от беззвучного хохота; оркестранты, которые еле сдерживаются, чтобы не бросить инструменты и не повалится на землю в истерическом припадке, но все же кое-как пытаются играть "Траурный марш" Шопена. Особую прелесть произведению великого польского композитора придавало то, что тромбонист отставал ровно на два такта от остального оркестра, что привнесло в избитый шлягер совершенно новый, просто-таки авангардный оттенок.

      Всё-таки им худо-бедно удавалось сдерживаться, пока на кладбищенской дороге им не повстречалась сухонькая старушка, которая, утирая слезы кончиком платка, сказала дребезжащим голоском: "Хлопцы, вы так красно граете". После этого в составе оркестра остались только скрипачи, которым истерическое кудахтанье все же не мешало воспроизводить какое-то подобие звуков, в отличие от духовиков. Дирижёр же молча содрогался в конвульсиях.