Фонси открыл глаза и выполз из расселины между двумя скалами, где провёл ночь. Едва-едва светало и было очень холодно — Фонси поспешил накинуть тёплый плащ.
Медведя хоббит увидел не сразу — большой, грязно-жёлтого цвета зверь в полутьме и утреннем тумане почти сливался со скалами. Недовольно ворча, он рыл лапой землю и что-то подбирал пастью.
Хоббит прижался к скале, выискивая взглядом, куда бы в случае чего залезть, но медведь не обращал на него никакого внимания, а всё копался в земле.
«Любопытно», — подумал Фонси, — «чего это он там ищет. Картошку, что ли? Хорошо бы и мне картошечки, а то последний раз я обедал как следует в Гундабаде, ой-ой-ой, это, выходит, я уже два дня как не обедал...»
Собираясь бежать из Гундабада, Фонси прихватил с собой пару чёрствых лепёшек, испечённых орками не пойми из чего, да по пути удалось ему подбить камнем какого-то тощего, жёсткого и невкусного зверька, после зимней спячки медлительного. Снедь скудная даже по меркам Кардуна или Гундабада, а про Тукборо и говорить нечего.
Медведь между тем перестал копаться в земле, облизал запачканную морду и неспешно вразвалочку удалился куда-то в сторону от тропы. Фонси подождал, пока он уйдёт, и спустился посмотреть, что же зверь там раскапывал. Оказалось — какие-то корни, с виду напоминающие толстые бусины, нанизанные на нитку. Перезимовали, видать, под землёй, а новых всходов дать не успели. Медведь съел не все, оставил одну целую нитку да две половинки. Хоббит осторожно поднял корень, вытер о штаны, разломил и съел одно из утолщений, размером с небольшую картофелину. На вкус корень был чуть сладковатый, довольно приятный, вкуснее сырой картошки. Поплевав на ладони, хоббит взялся за лопату и вскоре накопал себе таких корней, которыми с удовольствием закусил остатки позавчерашнего невкусного мяса.
Фонси шёл осторожно и часто оглядывался по сторонам. Тропа шла между скал и нагромождений камней, и ничего, радующего глаз, видно не было — небо снова заволокло тучами, и от них отслаивался и спускался на горы белесый туман.
Здесь и там на склонах из щелей между скалами пучками торчала бледно-жёлтая прошлогодняя трава. Было тихо — здесь не пели птицы и не квакали лягушки, только иногда откуда-то доносился вой ветра.
Фонси внимательно смотрел на тропу перед собой. Следопыт из него был неважный, не чета, скажем, Шенти Северян-Туку, и даже братцу Сумбо, более всех прочих братьев любившему поохотиться, но ни следов обутых ног большецов или орков, ни огромных босых следов троллей заметно не было. И очень хорошо.
Вскоре начался дождь, мелкий и частый, и стало совсем плохо. Фонси упрямо брёл вперёд, кутаясь в тяжёлый меховой плащ и надвинув на самые глаза шапку, по мокрой и скользкой тропинке. Один раз со склона горы прямо перед хоббитом сполз на тропу целый небольшой холм из камней и грязи — хорошо, что не придавило. Пришлось прокладывать дорогу с помощью лопаты.
Фонси давно доел остатки неизвестного корнеплода, а поймать какую-нибудь добычу при такой погоде было смешно и надеяться — попрятались и звери, и птицы, а лягушек тут не водилось.
Дождь долго не переставал. На смену ему явился туман, такой, что Фонси не видел даже конца выставленной вперёд палки. Спать пришлось сверху на камне — хоббит рассудил, что лучше промокнуть в тумане, чем в луже. К счастью, гундабадский плащ был на диво добротен и насквозь не промокал.
В животе ныло и щемило от голода; через день или два Фонси перестал это замечать, но начал замечать, что слабеет. Он шёл всё медленнее и медленнее, берёг силы, часто отдыхал.
Вдруг Фонси замолчал и прислушался. Где-то далеко впереди шумела вода.