Край непуганых

Когда он ушел, Хилькевич налил себе еще виски, чуть больше, чем в первый раз, и залпом выпил.

Возвращаемся ко мне.

Мысли об оружии я решил пока отложить. Посмотрим, как будут развиваться события. Меня одолевало другое: если нашим проводником в этом мире был Петровский, то как он сам задержался здесь? Кто взял его за руку и провел по заповедным местам, рассказывая о здешних реалиях? Не мог же он самостоятельно выстроить теорию о существовании «правильной России» в параллельной железнодорожной колее между Абдулино и Бугурусланом. Или я просто ничего не понимаю в политтехнологах?

Вопросы, вопросы, от них просто пухнет голова…

Впрочем, не ты ли, старина, возвращаясь вчера поздно вечером домой, думал уже только о предстоящей субботе и возможной попытке к бегству? А теперь, получается, подтверждаешь поговорку «утро вечера мудренее».

Тренировка футбольной команды была назначена на четыре часа. Примерно в это же время у Ани там проходили занятия с девочками-танцовщицами. Мы решили совместить приятное с полезным — сначала пообедать в кафе, а потом вместе поехать на работу. Закончив телефонный разговор с ней, я испытал облегчение. Она совсем не обиделась на то, что я продинамил ее вчера. Да и с чего бы ей на меня дуться — мы знакомы-то всего ничего!

Добрую половину дня я просидел на заднем дворе, листая газеты, любезно переданные мне через изгородь соседкой Машей (своей почтовой подпиской Святов не озаботился). В город ехать не хотелось. Я устал узнавать о нем что-то новое. Да, у них все замечательно, чисто, опрятно, у них открытые лица, миллион возможностей для самореализации. Любой вчерашний выпускник школы или отработавший свое на благо родины пенсионер мог за один день оформить собственный бизнес, всего лишь получив лицензию, — открыть скобяную лавку, автозаправочную станцию, небольшую ферму за городом. Можно просто спокойно работать на каком-нибудь бюджетном месте — водителем автобуса, полицейским, почтальоном (с такими-то зарплатами!). Но на пятом дне пребывания у Христа за пазухой я начал испытывать раздражение. У здешних обитателей нет никаких великих мессианских идей и геополитических целей. Они не воюют с Америкой, не бредят мировым господством, они скромны, миролюбивы, добродушны… конечно, я утрирую, здесь хватает своих дебилов… но в целом они производят какое-то приторно-благодатное впечатление. И тем самым, наверно, бесят. Они просто возделывают свой садик и действительно ничего не боятся. По крайней мере, не боялись до сих пор.

Я одернул себя, не желая продолжать эту невольную пятиминутку ненависти. Эдак я начну понимать и оправдывать намерения Петровского опрокинуть этот город в пучину разврата.

Ближе к полудню появился сосед Михалыч. Постоял немного на крыльце, почесывая пузо и с любопытством поглядывая на меня. Я кивнул в качестве приветствия, но он не отреагировал, спустился по ступеням и…

…направился к изгороди. Прямо ко мне.

Я невольно подобрался.

Вблизи он выглядел еще хуже: сухонький, даже тощий, темное морщинистое лицо с красными прожилками, отсутствие нескольких передних зубов, потрескавшиеся губы. Но больше всего меня пугала рука без двух пальцев.

Михалыч остановился у изгороди, давая понять, что намерен затеять со мной диалог.

— Добрый день, — сказал я, еще раз кивнув.

— Добрее бывало, — ответил старик. Голос у него был скрипучий, будто тяжелый стул по полу волокли. — Огоньком не угостишь? Сонька последние спички извела.

Мне пришлось встать и подойти. Я почувствовал запах какой-то кислятины. Он мне напомнил встречи со специалистом-диетологом, которую навязала Аллочка Сиротина, озабоченная правильным питанием своего подопечного. От той дородной тетки постоянно пахло едой, но это был не тот запах, который с удовольствием вдыхаешь, поднимаясь вечером после работы по родному подъезду. От «парфюма» тетеньки аппетит пропадал напрочь. Впрочем, специалистом она оказалась хорошим.

Я чиркнул зажигалкой, протянул ее через частокол. Михалыч почему-то сморщился (наверно, хотел прикурить сам), но воспользовался моей помощью. Затянулся, выпустил струю дыма. Я хотел вернуться на свое место, но Михалыч не двинулся. Светской беседы ждет?

Он сделал еще пару затяжек, пошамкал губами, кивнул в сторону моего дома.

— А этот где, твой-то… сожитель?

Он глупо хохотнул. Очевидно, это показалось ему остроумным.

— Приболел.

Старик помолчал немного. Я тоже не уходил, ждал следующей реплики.

— Не связывался бы ты с ним, мил человек, — проскрипел Михалыч.

«Интересный поворот», — подумал я.

— А что так?

— До греха доведет. Да и вообще… — Он взял паузу, во время которой успел снова затянуться. На меня Михалыч упорно не смотрел, изучал своих кур, бродящих по заднему двору.

— Что вообще?

Тут он все-таки соизволил пересечься со мной взглядом. В глазах его навеки поселились печаль, неверие в человечество и разочарование в жизни. Он мог бы стать замечательным натурщиком для какого-нибудь депрессивного портретиста.

— Ехал бы и ты отсюда…

Эта реплика меня не только озадачила, но и заинтриговала.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что сказал.