Край непуганых

К микрофону вышла полная женщина в цветном платье и с длинным хвостом светлых волос (напомню, что всех ораторов я видел лишь со спины). Народ сразу притих.

— Анна Ивановна Пригожина, директор школы номер три, — представилась она тихим голосом. — Дети многих здесь присутствующих учатся у меня и мы вполне ладим между собой. Надеюсь, вы доверяете моему мнению, друзья.

Зал подтвердил.

— Я вот что хочу сказать. Моя педагогическая специализация — история. С моими старшеклассниками мы сейчас изучаем новейшую историю России и зарубежных стран. Они очень умные и интересующиеся ребята… Так вот, хочу сказать, что… — Женщина явно волновалась. — Хочу сказать, что нельзя принимать такие скоропалительные решения, хватаясь за повод, пусть и столь трагический. Мне кажется, тут должны работать соответствующие службы, а жизнь города должна идти своим чередом. Нет никакой уверенности, что к декабрю ситуация стабилизируется, раз уж у нас началось что-то… Переносить, отменять, переписывать правила на ходу, объясняя это сложившейся обстановкой — это неправильно. Край стоял сто пятьдесят лет и еще столько же простоит, и еще два раза по столько же. Нельзя ломать об колено вот это вот…. Словом, я против переноса выборов.

Анна Ивановна тоже удостоилась аплодисментов. Кто-то пожимал ей руки и ободряюще похлопывал по плечу.

— Противоположные мнения прозвучат? — спросила Кочеткова. Люди ответили нестройным гулом. — Понятно. Даже если они и есть, их явно не услышат.

Крутов подошел к столу. Переговоры с членами Совета заняли от силы пару минут. Зал в это время шумел, ликовал, посвистывал. «Сейчас они запоют Марсельезу», — подумал я и хихикнул.

— Так, — сказала наконец Кочеткова. — Давайте ставить на голосование. Кто за перенос муниципальных выборов на декабрь, прошу поднять руки.

Из шести сотен человек в партере «за» были не больше пятидесяти.

— Кто за то, чтобы голосование прошло в запланированные сроки, то есть в следующее воскресенье?

Поднялись все остальные руки.

— Решение принято и будет зафиксировано в протоколе. Всем спасибо, всего доброго!

Жители Края начали аплодировать самим себе. Крутов, сунув руки в карманы джинсов, покинул сцену, но ушел не через зал, а за кулисы.

Владимир Пахомов посмотрел на меня с победной улыбкой, как бы говоря: «Ну, вот видите».

Кто-то из моих знакомых, оправдывая нечаянное убийство джунгарского хомяка, сказал однажды, что у животных нет чувств — одни только инстинкты.

Дело в том, что у этого моего знакомого после его развода с женой по выходным гостила дочь. Она очень любила животных, и сердобольный папаша по ее просьбе накупил хомяков, попугая, черепаху и аквариумных рыбок. В выходные дочка худо-бедно за ними ухаживала, а во все остальные дни забота об этой домашней ферме падала на плечи папы. Если с рыбками и черепахой проблем особых не возникало (а волнистый попугайчик даже радовал, встречая хозяина с работы радостным чириканьем), то хомяки оказались сущими бестиями. Во-первых, они размножались быстрее кроликов; во-вторых, бесконечно жрали; в третьих, размножившись до такой степени, что уже не умещались в тесной клетке, эти маленькие сволочи устраивали по ночам драки. Визжали на всю квартиру. Мой знакомый — парень выдержанный, но через пару месяцев такой жизни начал слетать с катушек. Однажды ночью, не выдержав гвалта, он ворвался в кухню, сунул руку в клетку, вытащил самого активного драчуна и резким броском долбанул его о спинку дивана. Мгновение спустя, осознав содеянное, он взял малыша на руки, погладил и сунул обратно в клетку.

Утром пушистый бедолага сдох. Кажется, у него были переломаны задние лапки. Может, он и протянул бы еще пару дней, но активные соседи по клетке изрядно его погрызли, ускорив агонию. Рассказывая эту историю, мой товарищ чуть не плакал — так переживал из-за крошечной божьей твари, которая только и умела, что грызть орешки, испражняться и размножаться. Свой поступок парень оправдывал тем, что у животных нет чувств.

К чему это я вспомнил?

Не знаю. Просто настроение было паршивое.

Хотите знать, что я делал в оставшееся время? А ничего. Гулял по городу. Дышал его воздухом, любовался зеленью. Наверно, я вернусь сюда, и не раз, но сегодня мне хотелось бежать. Уйти по-английски, ни с кем не прощаясь. Я даже выключил телефон для надежности. Я понимал, что бросаю тут ребят-земляков, которых сам же и взбаламутил, бросаю Святова, который пока не мог покинуть город самостоятельно, но ничего не мог с собой поделать. Неужели вы никогда не испытывали слабость? Простую человеческую слабость, когда нет никакого желания что-то решать? Если да, то вы меня поймете. Как говорил мой психолог, у которого я проходил реабилитацию после особенно сложных ролей, «надо взять себе время подрейфовать, а потом вернуться в строй».

Я уходил в дрейф.