Оперативники из губернии, руководимые неким капитаном Сейфуллиным, изучили записи наружных камер наблюдения, развешанных на столбах по возможному маршруту следования компании. Выяснилось, что молодые люди болтались по улице Пушкина, дошли до одноименного ресторана, там у крыльца подискутировали (очевидно, кто-то предлагал продолжить праздник в новом заведении), но затем покинули площадку и свернули в ближайший двор жилого дома. Там они находились вне досягаемости, но через пятнадцать минут на улицу вышли только Кристина и двое молодых людей. Допрос Натальи Кобзевой показал, что во дворе они немного повздорили — Наталья предлагала разойтись по домам, а Кристина настаивала на продолжении праздника. В итоге компания раскололась, один из парней проводил Наташу до дома («приличный парень, ничего такого, не подумайте; довел до подъезда, поцеловал на прощание и ушел»), остальные отправились на поиски дальнейших приключений.
След обрывался на перекрестке Пушкина и Ясеневой. Троица стояла на автобусной остановке под светом мигающего желтого светофора, хотя транспорт уже не ходил. Девушка жестикулировала, парни стояли неподвижно, сунув руки в карманы. Возможно, они что-то бурно обсуждали или даже ругались. В конце концов, один из парней влепил Кристине оплеуху, от которой та пошатнулась и чуть не упала. Затем парни просто ушли, пропав в тени. Кристина села на скамейку под навесом, уронив голову на руки. Плакала? Возможно.
Через несколько минут к остановке подъехала машина, седан серого цвета, предположительно, «шевроле», с неразборчивыми номерными знаками. Стекло у переднего пассажирского сиденья опустилось, девушка подняла голову. Очевидно, между ней и водителем произошел диалог. Затем Кристина поднялась, покачиваясь подошла к машине и села внутрь. Тачка сразу покинула пространство кадра.
Все. Дальше — изуродованный труп в березовой роще в трехстах метрах от выезда из города. Перед убийством несчастную девочку жестоко изнасиловали.
Практикантов из Крылова тут же нашли. Всех опросили, сверили их рассказы с другими показаниями и удостоверились, что никто из них общежития на Ягодной ночью не покидал. Больше никаких зацепок, которые могли бы вывести на подозреваемого, пока не обнаружили. Автомобиль объявили в розыск.
Стык в стык к сюжету о погибшей студентке шло объявление о пропавшем сотруднике отдела полиции «Северный» Владимире Курочкине. Показали его фотографию, попросили всех, кто располагает какой-либо информацией о его местонахождении, немедленно позвонить в полицию. Лицо на фотографии показалось мне знакомым, но в своем нынешнем состоянии я даже не стал пытаться вспомнить. Потом пошел сюжет про Валентина Хилькевича, который принимал у себя на рыбзаводе делегацию из Норвегии.
Я посмотрел на часы. Десять-пятнадцать. Пора топать на собрание общины. Совершенно очевидно, что сегодня там действительно будет «весело».
Партер в зрительном зале дворца культуры был рассчитан на шестьсот мест, но уже без четверти одиннадцать он не просто забился под завязку. Ни одного свободного кресла не осталось, горожане толпились у входа, занимали проходы между секторами, а балкон, способный вместить еще человек сто, едва не обрушивался под скоплением собравшихся. Если прибавить к этому толпы людей, слоняющихся по фойе дворца, то можно с уверенностью считать сегодняшнее мероприятие самым аншлаговым в новейшей истории Края.
Я с трудом протиснулся в зал. То и дело наступая на ноги и извиняясь, нашел место у задней стены под выступающим балконом. Через десять минут я понял, что если решу покинуть зал, то вернуться уже не смогу, так что придется досмотреть этот спектакль до конца.
Задник на сцене был затянут в светло-коричневый занавес. На самой сцене стоял длинный стол, оборудованный микрофонами на гибких шейках. Слева от стола — трибуна. Выступавших пока не было. В центральном проходе зала я увидел микрофон на высокой стойке. Его то и дело сбивали плечами.
Я прислушивался к разговорам горожан. Обсуждали утреннее происшествие, вспоминали взрыв на стадионе. Несколько раз я услышал фамилию главы муниципалитета, к которому прицепом шли какие-то немыслимые даже для моего уха ругательства. Женщины вздыхали, мужчины глухо ворчали. Публика была самая разношерстная — от простых рабочих и фермеров до учительского вида интеллигентов. Самый полный срез общества. И настроение у горожан оставляло желать лучшего. Я заметил в гуще людей несколько телекамер. Журналисты не дремлют. Странно, что они не организовали прямую трансляцию — это было бы вполне в здешнем духе.
Вскоре на сцену поднялись несколько человек — две женщины и трое мужчин. Все в возрасте выше среднего. Надо полагать, это часть местного Городского Совета. Аня не так уж и ошибалась, когда говорила, что местная народная власть была делегирована ретроградам.
Они расселись за столом.