Край обетованный

Сёко Асахару впервые увидел в студенческом городке университета Синею, в городе Мацумото, куда тот приехал читать лекцию. Говорил с ним. Потом Ёсихиро Иноуэ93 уговорил его вступить в «Аум». Вскоре, однако, Такахаси от секты отошел – было много научной работы. И все же на науке он сосредоточиться не смог и вернулся в «Аум», на этот раз, чтобы стать послушником. Это было в мае 94-го, как раз перед происшествием в Мацумото.

В секте Такахаси определили в Министерство науки и техники, под начало Хидэо Мураи. По личному указанию Асахары занимался разработкой программного обеспечения для прогнозирования землетрясений. Созданная большими трудами программа позволила предсказать разрушительное землетрясение в Кобэ в 1995 году, за что Такахаси получил похвалу от Асахары.

Рассуждает очень логично и четко, что вообще, может быть, свойственно многим последователям – бывшим и нынешним – «Аум». Нелогичное не находит у него понимания. И наоборот, все логически построенное принимается им с энтузиазмом, как доказательство того, что рассудительность в природе существует – и в немалом количестве. Конечно, если смотреть на то, что тебя окружает, такими глазами, наш мир покажется невыносимым местом, полным противоречий и хаоса. Из-за своего великолепного логического мышления этот человек оказался в замкнутом круге, имя которому – «облечь смысл в слово». Круге, где макро– переплелось с микро-, и из которого, в некотором смысле, нет выхода. Впрочем, это можно понять.

Сейчас работает в компании, занимающейся геодезическими работами, живет как самый обыкновенный человек. Однако всерьез хочет посвятить свою жизнь поискам ответа на вопрос: «Что же это такое – «Аум»». Поэтому и теперь, если позволяет время, посещает судебные заседания, на которых рассматриваются дела лиц, имеющих отношение к «Аум Синрикё».

В университете я ходил на лекции по искусству и вообще вел активный образ жизни. В то же время где-то внутри жило и углублялось отчуждение между двумя частями моего «я» – обращенной наружу и определяющей мое поведение во внешней среде и той, что предназначена для внутреннего пользования. Я был весел, жизнерадостен и окружен друзьями. Но стоило вернуться в комнату, как меня охватывало отчаянное одиночество. И вокруг не было ни единого человека, способного разделить его со мной.

Это началось еще в детстве. Помню, я часто прятался в платяном шкафу. Не хотел попадаться на глаза родителям; даже в своей комнате мне было неуютно. Детям всегда кажется, что родители им мешают, лезут не в свое дело. Единственное место, где можно было укрыться и обрести покой, – это шкаф. Странноватая привычка? Возможно. Но в шкафу, в полной темноте, возникало ощущение, будто все мои чувства обостряются до предела. Во мраке я оставался наедине с самим собой. Так что в некотором роде я еще маленьким полюбил сеансы уединения, «аумовскую» отстраненность от мира.

Мне нравилось засыпать, накрывшись одеялом с головой. Так я как бы погружался в другой мир, переходил в пограничное состояние между явью и сном. Мог свободно путешествовать, куда захочу. Под одеялом я строил собственный духовный мир, где находилось место лишь для меня одного. И с этим ничего нельзя было поделать.

В школе, в средних классах, я любил прогрессивный рок. Например, пинкфлойдовскую «Стену». Хотя лучше такую музыку не слушать (смеется). Пессимизма в ней многовато. О таком человеке как Гурджиев94 я узнал благодаря «Кинг Кримсон». Их гитарист Роберт Фрипп был последователем Гурджиева. После того как он им увлекся, его музыка круто изменилась. И я думаю, что эта музыка сильно повлияла на мои взгляды на жизнь.

Школа высшей ступени95, где я учился, находилась в Татикава. Я там много занимался спортом – играл в баскетбол и бадминтон. На тренировках приходилось нелегко.

В университете я пришел к тому, что надо провести черту между моей жизнью и обществом. Я ведь из тех, кого называют «людьми моратория»96. Наше поколение росло в период, когда Япония богатела, становилась преуспевающей страной, и мы смотрели на окружающую действительность именно под таким углом. Я никак не мог привыкнуть к «обществу взрослых» вокруг меня. Оно представлялось мне уродливым искривленным пространством. Неужели нельзя жить по-другому, иначе смотреть на мир? Занятия в университете оставляли достаточно свободного времени, и я тратил его, давая волю фантазии и рисуя в голове разные образы.

С молодыми часто бывает такое. Чего только себе не вообразишь! Однако столкнувшись с реальной жизнью, сразу видишь, что мало на что способен. Меня это страшно бесило.

Куда только я не совал нос, чтобы избавиться от раздражительности, воспрянуть духом. Думал таким образом обрести жизненные силы. Людям приходится много страдать в жизни, в реальном мире полно противоречий, и это вызывало у меня много вопросов. Чтобы уйти от них, я придумал свое, идеальное общество. Это-то и позволило религиозной организации зацепить меня на крючок – ведь их лозунгом была похожая утопия.