Край света

– Ничего… – он хохотнул, показывая на меня глазами подчинённым, и тут же посерьёзнел: – Да, он мужик со странностями. Ну, интеллигент, конечно, но не из тех, гнилых, нормальный такой интеллигент, даже водку жрать умеет. Только вот нерусский он. Да и повёрнут на своих «бегемотиках».

– На ком?

– Не показывал ещё? – благодушно усмехнулся «Кастро», – Ну, значит, покажет. Это машины у него там стоят такие, на бегемотов непохожи, но он их так зовёт. Он за них душу продаст. Или вытрясет. Это уж как сложится.

По бороде скатывались хлебные крошки и «Кастро» периодически оглаживал её двумя пальцами, стряхивая сор. А я механически жевал и смотрел в тарелку – мало ли, обижу ещё чем. Нехорошо получится.

– Я приглашал Профессора к столу раньше, но характерами мы не сошлись, да… Хотя человек, я тебе скажу, разумный, но упрямец чёртов! Он этим скотам помогает, да… Он опять таскался ночью лечить этих обезьян, понимаешь? А с утра ко мне уже притащился – типа поломанного надо срочно в город. Будто мне не на что больше бензин потратить! Он бы и сам повёз, но его гроб на колёсах туда не доедет. Ты понимаешь? Он ради скотов готов бросить станцию! Тысячи, миллионы жизней за одну. Плодит дерьмо, паршивец! Природа такая у интеллигенции, что у русской, что у какой другой. В дерьме сидеть, дерьмо вокруг себя художественно размазывать, не давать людям построить нормальное общество… Вот он там сидит на станции своей, жопу протирает и нас ненавидит тихо в пробирку! Но я даже понимаю его ненависть, вот что я тебе скажу! Понимаешь, какая штука! Вот, к примеру, станция его. Старьё, конечно. Но опять же – рабочая станция. Ещё советская, а это, я тебе скажу, значит, что века простоит! А мы тут – бац! И делаем прямо под боком другую! А человеку – обида…

Тяжело вздохнув, «Кастро» откинулся на спинку стула и показал Чахлому на бутылку беленькой. Начальник смены молчаливо поднялся и набулькал в рюмку. «Кастро» вскинул руку – мол, за здравье! – и опрокинул дозу.

– Это, я тебе скажу, вообще проблема государства россейского. Всеобщая неразбериха и рвачество… Да… На одно денег нет нифига, на другое – на те! Вот станция… – «Кастро» вытащил из нагрудного кармана изящную трубку и кисет, начал набивать. – Японцы дали денег на стройку. Им надо, чтобы была сеть напротив их островов – землетрясения наблюдать. Ну, это понятно, всем жить хочется, и узкоглазым тоже. И вот тебе, пожалуйста, наши подлизали им что нужно, взяли деньги и строимся теперь. А почему просто не сказать, что у нас тут своя стоит рабочая? А?

Он вперил в меня уже не совсем трезвый взгляд, и я многозначительно кивнул.

– Правильно! – с удовольствием протянул «Кастро». – Потому что – деньги! Пока мы тут строим, в столице деньги пилят… Так что Профессор тут не прав, ой, не прав… Не нас ему надо ненавидеть! Да мне дали б волю – я бы в Сочи поехал, я бы в подмосковье школы детишкам строил, а не тут… Этих ленивых обезьян заставляем работать и охраняем, чтобы не растащили чего. А ведь обезьяны сраные, а?

– Обезьяны, – согласился я.

– Вот, – расплылся «Кастро», – Понимаешь!

И, словно невзначай, подмигнул Чахлому. Тот, не меняя угрюмого выражения лица, кивнул.

Вот так. Судя по всему, тесты на профпригодность и лояльность я прошёл. Не зря мама всегда говорила, что молчание – золото.

С завтрака я уходил пресыщенным разговорами о политике и табачным запахом, помноженным на сивушный – командир пил по «чёрному». Хотел пройтись по зоне, развеяться, но успел выйти только за «плац».

– Емель, погодь!

Чахлый догнал меня широким, уверенным шагом легко, подтянуто отмахав расстояние от дома. Встал рядом, не смотря на меня, а взглядом обшаривая плато. Шмыгнул, вдыхая мокрый ветер с востока, и кивнул на стройку:

– Ничего мы тут затеяли, а?

Не самое лучше начало для разговора, но уж что есть.

– Ничего, – я повёл плечами, незаметно разминая задеревеневшие за время напряженного обеда мышцы меж лопатками. Спину я всё время стремился держать прямо, как мать учила на светских раутах, но, видимо, опять перестарался.

Чахлый кивнул, так и не глянув на меня, и потянулся в карман. Достал пачку импортных сигарет и протянул. Всё это – с выражением окаменелой мрачности, словно в единый кулак сводящей мясистое мускулистое лицо. Но, в отличие от смороженной мимики, тело начсмены жило. Жилы напрягались под пятнистой камуфляжной курткой, расправляя плечи. Он казался широкой вешалкой – твёрдой, словно цельнометаллической, на которой болтались обманно расслабленные руки и так же обманно неподвижные ноги. От него веяло опасностью. Но пока ощущения внутри спали. Огня не было.

– Не курю. Спортсмен, – приучено отозвался я.

– Понятно, – Чахлый вытянул из кармана комка зажигалку и прикурил, щурясь на горизонт. – А ты где учился-то?

– Спорт. Подворотня.

Не удержался и пожал плечами – где ещё можно учиться?

– А, – Чахлый затянулся, выпустил дым клубком изо рта. – Я подумал, может из наших.

– Из которых?

– Ну, армия. Спецназ, десант. Туда с удовольствием брали таких рослых парней, слабаков не держали. Ты где служил-то?