Крайняя изба

Ленка прибежала в деревню, кинулась к стайке — корова и телок стояли загнанные, закрытые на перекладину, значит, старуха Кислицина встретила скотину, значит, опять разговоров не оберешься. Овцы тоже нашли себе место в тени двора, лежали, часто поводя боками. Ленка задала корове и телку свежей травы (отец целую копну привез для лошадей), чего им без дела стоять весь день, пусть помаленьку едят; настроилась идти в огород, морковку пополоть, все матери меньше забот, но тут мимо их дома прокатила, шурша колесами машина — новенькая синяя «Волга», таких в Малых Ключиках еще не бывало. Наезжали к бабке Кислициной «Москвичи», «Запорожцы», «Жигули», часто останавливались маленькие, инвалидные машинки, но «Волга» появилась впервые. Узнали, видно, от кого-то про старуху Кислицину. Кто ведь за чем пойдет, то и найдет.

В машине ехали двое — женщина и мужчина. Мужчина сидел за рулем, Ленка успела заметить, что он в желтой, с коротким рукавом, тенниске, что у него светлые, длинные волосы, что он вовсе еще не старый, не скучный, а наоборот, очень какой-то загадочный и непривычный. Женщину Ленка из-за мужчины не разглядела.

«Волга», как и следовало ожидать, свернула к избе старухи Кислициной. Приезжие, видно, еще в Больших Ключиках расспросили, как найти дом знахарки. Ленка бросилась через двор в огород и, боясь отчего-то показываться на глаза приезжим, прокралась, нагнувшись, вдоль частокола дощатой изгороди поближе к машине.

Первым из машины вылез мужчина. Он быстро обошел «Волгу» спереди, открыл дверцу, подал женщине руку, помог ей выбраться, хоть та вроде и не нуждалась ни в чьей помощи — выпорхнула, опираясь на руку, легко, весело, словно пташка малая. И едва она выпорхнула, едва очутилась на воле, так Ленка и обмерла за изгородью — до чего была хороша женщина! До чего было тонко, остро и большеглазо лицо ее! Казалось, что все оно состоит из одних только этих удивительных, темных глаз, вбиравших в себя весь мир вокруг — так ненасытно и радостно женщина оглядывалась, так просветленно, по-детски улыбалась.

Волосы у нее были гладко и туго зачесаны, стянуты в крепкий клубок на затылке, как у балерины. В ушах посверкивали большие серьги.

Боже мой, а какое на ней платье! Какое простенькое, дешевенькое, но красивое платье! Смотрел бы и смотрел. Оно помогало женщине: еще больше высвечивало ее красоту, глазастость, как бы тоже было глазастое, резко выделялись на светлой материи какие-то броские, угловатые узоры. Летнее платье… легкое, тонкое, удобное. Нисколько, наверно, не жарко в нем. Руки до самых плеч голые, ноги тоже высоко открыты, стройные, смуглые, длинные ноги — и впрямь, поди, балерина! Вон как легко ступает и ставит носки вразбежку. И босоножки на женщине — загляденье, на толстой подошве, на толстом каблуке, белые, сверкают на солнце, делают маленькую женщину стройной и воздушной.

Никогда, никогда Ленка не видела такой красивой женщины. По телевизору разве, но это все равно не так, как наяву. Там кино, а здесь взаправдашнее.

— Господи! — воскликнула женщина. — Хорошо-то! Так бы навсегда и осталась.. Век бы не уезжала отсюда! — Женщина сунулась в открытую дверцу машины, вынула из брошенной на сиденье сумочки большие, квадратные очки, надела их, увеличив и без того большие глаза. — Ах, какая даль… какие зеленые, мягкие холмы! А вон речка — будто из горы вытекает! Чистая, холодная, наверно?.. А? Что ты на это скажешь, Митя? — обратилась она, не оборачиваясь, к мужчине, стоявшему у нее за спиной и смотревшему почему-то не в даль, а в затылок женщине, в шею. — Что может быть лучше этого? Ответь мне, Митя…

— Здесь не всегда так бывает, — вздохнув, огляделся и мужчина. — Здесь и серо, и не видно ни зги бывает… и дождь нахлестывает по окнам и крышам, и ветер завывает в трубах…

— Не знаю, не знаю, — упорствовала женщина, — я бы сейчас все отдала за это…

Мужчина молча кивнул, стоял терпеливо, никуда не звал, не торопил женщину, словно для этого только они и приехали сюда, чтобы полюбоваться местностью.

Женщина наконец сняла очки, положила их обратно в сумочку на сиденье машины, бодро сказала:

— Ну, Митя… пойдем?

— Надо, — сказал мужчина.

— Только вот дома ли старушка?

— Дома, где ей еще быть…

И они поднялись на высокое бабкино крыльцо: женщина, подвижная, бойкая, решительная, впереди; мужчина, с опущенными плечами — сзади.

«Кто же из них больной? — ломала голову Ленка. — Мужчина, наверно, что-то уж шибко он невеселый. Женщина старается всячески расшевелить, поддержать его, всем своим видом показывает: «Все будет хорошо! Вот увидишь!.. Держись, милый», — а он все горбится и горбится, все думает, тревожится что-то. И вообще, как можно болеть рядом с такой женщиной? Да при одном только виде этой необыкновенной женщины у каждого мужчины все болезни должно как рукой снимать».

Ленка устроилась за забором поудобнее, раздвинула побольше траву, чтоб виднее и слышнее было, и приготовилась ждать. Вот сейчас выйдет от старухи Кислициной женщина (не будет же бабка лечить при ней мужчину), и Ленка понаблюдает еще, поучится кое-чему.