Крайний

Я обвел глазами вокруг. Лес и лес. А деревьев не видно. Видно только — белая марля колыхается от неба до земли. И в небо на сто метров, и в землю на сто. И марлей белой завернут белый свет, и мы с Наталкой в этом белом узелке колыхаемся. Как две черные замерзлые картошины в брюхе.

Не знаю как, но мы пошли. То я Наталку тащил, то она меня.

Я звал Цветка. Он не появлялся.

До Рыкова добрели, когда рассвело.

Топить хату у Наталки сил не нашлось. У меня тоже. Повалились в холодных стенах как были — в одежках и валенках.

Для теплоты на одной кровати. Той самой, где Наталка лежала с Янкелем в новогоднюю ночь.

Я открыл глаза первый. Наталка спала. Очень красивая. Румяная.

Я потрогал рукой ее щеку. Щека горячая. Поцеловал тихонько. Наталка не проснулась. Я ее тронул сильно за плечо.

Она разлепила глаза, с удивлением глянула на меня:

— Нишка, ты тут? А я думала, Янкель.

— Нет, не Янкель. Я. Мы сегодня с тобой второй раз на свет народились, Наталочка.

— Ага. А я работу пропустила. Зараз надо идти.

— Не иди. Завирюха крутит. Вечер уже. Темно. Ты сегодня будешь прогульщица. Ты ж от Янкеля и так неделю не отходила, мне говорили. Как за Янкелем подтирать, так можно. А как меня спасать, так нельзя.

Я выражал шутку, но Наталке не понравилось. Она вскочила, выбежала в другую комнату.

Оттуда начала выговаривать:

— Никто никого не спасал. Я тебя спасала, а ты меня. Получается, никто никого. Раздевайся и посмотри себя всюду, может, что отморозил.

Я слышал, как падала ее одежда.

Как она ойкала:

— Ой, мамочки, тут белое! Ой, мамочки, тут красное!

Я снял только валенки и размотал тряпки и газеты на ногах. Ноги немного подморозились. Но в хорошем состоянии. Руки, конечно, хуже. Рукавицы ж я потерял сразу.

Позвал Наталку.

Она вышла в кожушке на рубашку, обсмотрела, что я ей представил.

— Симулянт ты, Нишка. Подымайся, проклятьем заклейменный, печку надо топить. Принеси дрова. Тепла напустим, потом разберемся.

Я приступил к делу.

Когда я выбирал поленья в сарае, в хату кто-то зашел. Кто — не видел. Слышал только Наталкин возглас от двери. Я затаился. Переждал немножко, подбежал под окно. Смотрю — Гриша Винниченко при всем параде. Напирает на Наталку.

Я вбежал с поленом наперевес.

Замахнулся сзади на Гришу, но предупреждаю:

— Стой, Гришка, где стоишь!

Наталка засмеялась показательно, принужденно.

— Хлопцы, с ума посходили. Нишка, кидай полено, куда надо. Печка холодная, а ты выкаблучиваешься. Садись, Гриша. А лучше помоги Нишке. Перемерзнем тут все трое таким манером.

И первая принялась делать вид, что спокойно хозяйничает и нам предлагает также.

Мы с Гришей вышли.

В сарае закурили. Гриша меня угостил. Я и раньше не сильно уделял внимание табаку, а в лесу Янкель посоветовал бросить. Я и бросил.

Курим цигарки.

Гриша говорит:

— Хорошо ты умеешь пристраивать себя. До Наталки под бок завалился, пока Янкель без сознания живет.

Я промолчал.

Подумал и сказал:

— Знаешь что, Гриша. Мы с тобой договорились. У нас завтра какой день?

— Воскресенье.

— Точно. У меня завтра встреча со связником. А ты раньше времени приперся и ворошишь людей без причины. Я ж тебе сказал, будут доказательства. Будут. А ты к Наталке.

Гриша запалил вторую цигарку. Мне не дал.

— Нишка, я к Наталке для проветривания ситуации явился. Без учета тебя. И вижу, что не напрасно. Ты с ней уже сговорился, обсудил, как меня лучше обдурить. А я вас накрыл на горячем. Иди завтра на свою связь. Я тебя честно предупредил. Я тебе дал срока до воскресенья. И воскресенье тоже. Как раз седьмой день. До вечера. Но уже я отсюдова никуда не уйду. Буду с Наталкой и сегодня вечером. И завтра день. А ты иди. Связывайся дополнительно. Но помни — связанный ты уже по ногам и рукам. Так что тебе только веревку на шею осталось.

Гриша навалил себе на руки поленьев выше головы, потащил в дом.

Я за ним. Идти недалеко. А я увидел в Гришиной широкой спине мысленным взором всю свою жизнь. И ничего, кроме стыда перед Наталкой, не разглядел.

И тут я услышал лай. Обернулся — мой Цветок. Я обрадовался. Все ж таки подмога в трудный час. Взял его на руки. Пошел за Гришей уверенным шагом.

Наталка растопила печку. Гремела чугунками.

Гриша сидел за столом. Как гость. Обсматривался по сторонам.

Я показал Цветка Наталке, поделился радостью. Она тоже осталась довольная.

Тихонько спросила:

— Чего Гришка пришел?

Я ответил:

— Молчи. У него ко мне дело. А ты ни при чем. Он будет на тебя давить, а ты молчи.

Наталка кивнула, но показала глазами, что ничего не понимает.

Гриша крикнул:

— Что вы шепчетесь? Идите сюда, чтоб я вас двоих зараз видел. Нишка, не чипляйся за юбку, говорю. Иди сюда.

Я вышел к нему в комнату, а Наталка аж выскочила с кочергой:

— Гриша! Замолкни! Ты милиция, а не Господь Бог. Пришел — сиди. Грейся. Может, покормлю тебя. Если попросишь вежливо. А будешь орать, как фашист, — дам по спине, переломаешься. Понял?

Гриша примирительно засмеялся:

— Наталочка, я ж с добром. Посидим. Поговорим. Может, доподлинно проясним, кто тут фашист, — это в мою сторону.

— Дак ото ж, — Наталка вышла с высоко поднятой головой.

Гриша кинул вслед:

— От баба!