Крайний

Я пошел, как мог, в развалины. Накинул петлю. Перебросил веревку через балку. Тяну телом вниз. И падаю в легкость.

Открыл глаза.

Надо мной склонился тот самый мужик, что дал папиросу.

— Ну, живой. Я кое-как сел.

Он говорит:

— Кожух для тэбэ постарався. Скрутка твоя за воротнык заплэлася. Ты б зняв кожух. И получилося б.

И засмеялся.

— Я за нуждой забиг. А ты ось дэ. Дывлюся — за воротнык кожуха скрутка заплелася. Чуеш?

— Слышу.

— От и добре. Я папыросу залышу. Посыдь, подумай. Кожух знимы, якшо шось.

И правда, достал папиросу, прикурил сам и мне в рот засунул, сквозь зубы.

Я затянулся дымом, закашлялся.

Мужик смотрел и смеялся:

— Думай, думай. Я ж нэ против. А ты думай.

И ушел. Веселый.

Думать я не мог. Собирал свою решительность в кулак. Но она не собиралась.

Ноги понесли меня в сторону Субботина.

Люди наблюдали за мной, как за пьяным. Некоторые показывали пальцем. Кожух расстегнутый, болтается на одном плече. Без шапки. Живот голый светится. Руками машу для равновесия.

Так и дошел до улицы Коцюбинского.

Субботин ждал меня возле двери. Не дал постучать, сам открыл и втянул за шиворот.

— Я тебя через окно увидел. В тебе соображение осталось?

Я мотнул головой.

— Говорить можешь?

Я подтвердил.

— Сейчас мне надо уйти на час. Ложись и спи. Изо всех сил спи. К двери и к окнам не подходи. Вернусь — или сам тебя прикончу, или что-нибудь придумаем.

Субботин растолкал меня со словами:

— Два часа дня. Хорош дрыхнуть. Я приготовил поесть.

Я с трудом сообразил, где нахожусь. Потом вспомнил.

И первое, что сказал:

— Я Винниченке наплел, что выполняю спецзадание. Он только потому и отцепился. Я ему обещал доказательства принести.

Субботин присел ко мне на кровать. Больше от неожиданности.

— Вася, повтори, что ты сейчас сказал.

Я повторил. И добавил разъяснение, что я так Грише представил, что немца специально убил — по заданию. И с Янкелем тоже по заданию. Что все это — операция. И я в ней главный, получается. Через меня и связь, и все. Как в войну.

Субботин развернул меня к себе лицом. Злости у него в глазах было столько, что показалось, сейчас меня от этой злости не станет на свете.

— Вася, ты отдаешь себе отчет, что ты такое сам не мог придумать. Кто тебя научил? С кем ты работаешь?

— Ни с кем. Я придумал. От испуга. Сами подумайте, какая операция. На голову не налазит.

Субботин толкнул меня в живот. Не больно, но я упал на спину. Он мне колено на живот поставил и прижал к кровати.

— Я тебя раздавлю, как вшу. С кем ты работаешь?

Я понял, что сейчас точно пришел мой час. Субботин смотрел белыми глазами сквозь мой живот, сквозь матрац, сквозь пол. Куда-то глубоко вниз, через землю.

Я тихо сказал:

— Валерий Иванович. Вы меня если хотите убить, так убивайте. Только скорее, а то вы с ума сойдете.

Субботин будто очнулся. Отпустил.

Несколько минут посидел спокойно на стуле за столом. Погладил ладонью столешницу. Туда-сюда.

Говорит:

— А ты уверен, что Янкель сам от себя придумал евреев в лес собирать?

— Уверен, — я держал голос твердо, но дрожь меня била без остановки, и уверенность пропадала в каждой букве.

— Вот. И я тоже. Не уверен.

Помолчали.

Субботин пошел на кухню. Загремел посудой.

Позвал:

— Иди чай пить.

Я пришел.

Субботин налил чай. Порезал хлеб. С одного бока из буханки был выхвачен кусок. Тот, что Субботин просунул мне в дверь с утра.

— Сейчас, Вася, ты мне расскажи с учетом каждой секунды. Как ты познакомился с Надей Приходько. Как искал немца. Как убил. Как я к тебе пришел. Что я сказал. Как ты ушел от Школьниковых, куда потом пошел. Как ехал до Остра. И в Остре по капельке — каждый шаг. Каждое слово. И то время, что ты в лесу. До этой самой секунды, как я тебе кишки чуть не выдавил.

Я изложил раз. Потом второй. Потом третий.

Всякий раз Субботин задавал вопросы. Будто хотел сбить с толку. Но какой может быть толк, если я рассказывал чистую и неприкрытую правду. Утаил только про Дмитра Винниченка. Как я его мутузил. То ж мое личное дело.

Наконец, Субботину хватило.

Он сделал вывод:

— В твоей голове, Вася, появился гениальный план. Хорошо, что не на того напал. То есть на меня, а не на какого-нибудь падлюку. Если б на моем месте оказался кто другой, тогда бы ой-ой-ой. Мир содрогнулся бы. Точно тебе говорю. Твое счастье.

Я попросил разъяснить суть.

Субботин разъяснил: