Кракатит

Прокоп не спустился к завтраку. Тогда к нему пришла Анчи, принесла молоко. Он поблагодарил, но тут ему вспомнился его сон, и он почему-то не посмел поднять на нее глаза. Он упорно глядел в угол; один бог знает, как это было возможно, но он видел каждый золотой волосок на ее обнаженных руках; никогда он так ясно не видел их.

Анчи стояла совсем близко.

- Вы будете писать? - нерешительно спросила она.

- Да, - угрюмо проворчал он и подумал: что бы она сказала, если бы он вдруг положил свою голову ей на грудь?

- Целый день?

- Целый день.

Наверное, отшатнулась бы, глубоко оскорбленная; но у нее крепкие, маленькие, широко расставленные груди, хотя она об зтом, вероятно, и не догадывается. Впрочем, какое ему дело!

- Вам что-нибудь надо?

- Нет, ничего.

Глупо; так хочется впиться зубами ей в руку, что ли... Женщина никогда не понимает, до чего она выводит человека из равновесия.

Анчи пожала плечами, слегка задетая.

- Ну и хорошо.

И ушла.

Прокоп встал, принялся ходить по комнате; он злился на себя и на нее, а главное - ему не хотелось больше писать. Он пытался собрать разбежавшиеся мысли, но это никак не удавалось. Прокоп рассердился и в досаде зашагал от стены к стене с регулярностью маятника. Час, два часа. Внизу гремят тарелками, накрывают на стол. Он снова сел к бумагам, опустил голову на руки. Вскоре явилась служанка с обедом.

Он вернул еду почти не тронутой и, совсем расстроившись, бросился на кровать. Видно, он тут всем надоел, да и с него уже хватит, пора уезжать. Да, да, завтра же! Он стал строить разные планы насчет своей будущей работы, и неизвестно почему, было ему стыдно и больно; наконец от всего этого он уснул как убитый. Проснулся под вечер - душа словно вываляна в болотной грязи, а тело заражено гнилью лени.

Слонялся по комнате, зевал и бездумно злился. Стемнело он даже света не зажег.

Служанка принесла ужин. Ужин остыл, а он все прислушивался к тому, что происходит внизу. Звякали вилки, доктор что-то бубнил и очень скоро после ужина хлопнул дверью своей комнаты. Стало тихо.

Уверенный, что никого больше не встретит, Прокоп вышел в сад. Стояла теплая и ясная ночь. Уже цвели сирень и жасмин. Волопас широко раскрыл на небе свои звездные объятия - тишина, подчеркнутая далеким собачьим лаем. У каменной ограды сада - что-то светлое. Конечно - Анчи.

- Чудесный вечер, правда? - через силу пробормотал он только для того, чтобы сказать хоть чтонибудь, и прислонился к ограде рядом с девушкой.

Анчи - ни звука, только отвернулась, и плечи ее вздрагивают как-то непривычно и неспокойно.

- Это - Волопас, - уже общительнее проворчал Прокоп, - а над ним... Дракон и Цефей *, а вон там - Кассиопея, вон те четыре звездочки. Но чтоб их увидеть, надо выше поднять голову.

Анчи отворачивается, размазывая что-то около глаз.

- А та, яркая, - нерешительно продолжает Прокоп, - это Поллукс, бета в созвездии Близнецов. Не надо на меня сердиться. Я, наверное, показался вам грубым? Я... меня что-то мучило, понимаете? Не надо обращать внимания.

Анчи глубоко вздохнула.

- А как называется... вон та? - отозвалась она тихим, неуверенным голоском. - Та, что пониже, самая светлая?

- Это Сириус, в созвездии Большого Пса. Его еще называют Альгабор. А левее, гораздо левее - Арктур и Спика. Вон звезда упала! Видели?

- Видела. За что вы утром так на меня сердились?

- Я не сердился. Вероятно, я иногда... немного неуклюж; но жизнь моя была сурова, знаете - слишком сурова; я всегда был одинок и... как на передовом посту. Даже говорить толком не умею. Сегодня вот хотел... хотел написать нечто прекрасное... эдакую научную молитву, чтобы ее каждый мог понять; я думал, что... смогу вам прочитать это. И видите - все во мне погасло, и теперь даже стыдно разгореться, словно это - слабость. И вообще - говорить о себе... Ну, как будто засох, понимаете? И седею быстро.

- Но вам это к лицу, - тихо заметила Анчи.

Прокопа поразила такая сторона вопроса.

- Ну, знаете, - растерянно сказал он, - приятного тут мало. Пора бы уж... пора бы собирать свой урожай. Ах, сколько сделал бы любой другой из всего, что я знаю! А у меня нет ничего, ничего, ничего... Я только - "bertihmt" и "celebre" 1 "highly esteemed" 2, а у нас об этом никто не знает. Мне ка

1 знаменитый (нем. и франц.).

2 весьма уважаемый (англ.).

жется, видите ли, что мои теории довольно плохи; я не теоретик. Но то, что я открыл, имеет некоторую ценность. Мои экзотермические взрывчатки... диаграммы... и атомные взрывы кое-чего да стоят. А я опубликовал едва ли десятую часть того, что мне известно. Сколько бы сделали из этого другие! Я ведь даже... не понимаю больше их теорий, они так тонки, так остроумны... меня это только сбивает с толку.