Кракатит

У Прокопа гулко забилось сердце. Он знает - подло и стыдно тайком заглядывать туда; как гость он, конечно, не должен этого делать. Он даже попробовал покашлять (чтобы она слышала), но почему-то не вышло; и он сидит, неподвижный, как статуя, и не может оторвать взор от золотого окна. Анчи ходит по комнате, нагибается, что-то делает, плавно широко разводя руками - ага, постилает свою кроватку. Теперь стала у окна, смотрит во тьму, закинув руки за голову: точно такая, какою он видел ее во сне. Вот теперь, теперь надо дать о себе знать, хотя бы из приличия - почему ты не сделал этого? А теперь уже поздно; Анчи отвернулась, ходит, исчезла; да нет, просто села спиной к окну, видимо, снимает туфли очень медленно и задумчиво; никогда так славно не мечтается, как с ботинком в руке. Ну вот, хоть сейчас пора бы тебе скрыться; вместо того он встал на скамью, чтобы лучше видеть. Анчи вернулась к окну, она уже без блузки; подняла нагие руки, вынимает шпильки из прически. Тряхнула головойгустые волосы разлились по плечам; девушка встряхнула ими, разом перебросила всю эту пышную благодать на лицо, принялась расчесывать щеткой и гребнем - расчесывать до тех пор, пока голова не стала круглой, как луковичка; наверно, это очень смешно, потому что Прокоп, бесстыдник, так и сияет.

Анчи, белая дева, стоит, склонив голову, заплетает волосы в две косы; глаза ее потуплены, и она что-то шепчет, вот засмеялась, застыдилась чего-то, поежилась; осторожно, бретелька сейчас соскользнет!

Анчи глубоко задумалась, гладит свое белое плечико в приливе какой-то сладострастной неги; вздрогнула от холода бретелька совсем спустилась - и свет погас.

Никогда я не видел ничего белее - прекраснее и белее, чем это освещенное окно.

XII

Он встретил ее утром - она купала в корыте Гонзика; собачонка отчаянно барахталась, расплескивая воду, но Анчи была неумолима - держала ее за космы и яростно намыливала, сама вся в мыльных хлопьях, мокрая, веселая.

- Осторожнее! - закричала она издали. - Он вас обрызгает!

Она была похожа на молодую восторженную мать; ой, боже, как все просто и ясно на этой солнечной земле!

Даже Прокоп не вынес безделья. Вспомнив, что испортился звонок, принялся чинить батарейку. Он очищал цинковую пластину, когда к нему тихо приблизилась Анчи; рукава засучены по локоть, руки мокрые - в доме стирка.

- Не взорвется? - спросила озабоченно.

Прокоп не выдержал - улыбнулся; и она засмеялась и обрызгала его мыльной пеной - но тотчас же с серьезным видом подошла, отерла локтем с волос белые хлопья! О! Вчера бы не осмелилась...

В полдень Анчи понесла вместе с Нандой корзину белья в сад: белить. Прокоп с облегчением захлопнул книгу - не позволит же он Анчи таскать тяжелую лейку! Отобрал лейку, сам стал кропить белье; густой дождик весело, щедро барабанит по бахромчатым скатертям, по белоснежным большим покрывалам, по широко распяленным мужским сорочкам; вода шумит, журчит, собирается в складках заливчиками и озерцами. Прокоп сунулся было кропить белые колокольчики нижних юбок и прочих интересных предметов, но Анчи вырвала у него лейку. Прокоп сел в траву, с наслаждением вдыхая запах влажного белья и следя за проворными красивыми руками Анчи. "Сой де теой дойен", вспомнил с благоговением.- Себас м'эхей эйсороонта. Смотрю с изумленьем..." Анчи подсела к нему на траву.

- О чем вы думали?

Она жмурит глаза от яркого света и радости, разрумянившаяся и неизвестно почему очень счастливая.

Полными пригоршнями рвет свежую траву - сейчас, расшалившись, бросит ему в волосы! Но почему-то ее все еще сковывает почтительная робость перед этим прирученным героем.

- Вы когда-нибудь кого-нибудь любили? - спрашивает она ни с того ни с сего и поспешно отводит глаза.

Прокоп смеется.

- Любил. Да ведь и вы тоже любили!

- Тогда я еще была глупая, - вырывается у Анчи, и она невольно краснеет.

- Гимназист?

Анчи только кивнула и принялась жевать травинку.

- Ну, это были пустяки, - быстро сказала она потом. - А вы?

- Однажды я встретил девушку, у нее были такие же ресницы, как у вас. Кажется, она была на вас похожа. Продавала перчатки или что-то в этом роде.

- А дальше?

- Дальше - ничего. Когда я второй раз пошел покупать перчатки, ее там уже не было.

- И... она нравилась вам?

- Нравилась.

- И... вы никогда ей...

- Никогда. Теперь мне делает перчатки... бандажист.

Анчи сосредоточивает все свое внимание на земле.

- Почему... вы всегда прячете от меня руки?

- Потому, что они у меня... изуродованы, - ответил Прокоп и мучительно покраснел, бедняга.

- Но это и прекрасно, - шепнула Анчи, не поднимая глаз.

- Обедааать, обедааать! - возвестила Нанда, выйдя из дому.

- Господи, как скоро, - вздохнула Анчи и очень неохотно поднялась.

После обеда старый доктор "прилег вздремнуть" - так, ненадолго.

- Понимаете, - словно извиняясь, объяснил он, - утром наработался как собака.

И тотчас начал усердно похрапывать. Анчи и Прокоп улыбнулись друг другу одними глазами и вышли на цыпочках; и в саду еще разговаривали тихонько, будто чтили послеобеденный сон доктора.