Так, одному из них, известному в источниках под именем Сефи-Мирзы и подготовленному к своей роли сераскером Ах-мед-пашой Хамал-оглу, были вручены письма султана Махмуда I владетелям и старшинам Кайтага, Аварии, Казикумуха, Табасарана, Дербента, Ширвана, Джары и Талы с призывом оказать содействие «наследнему принцу» сефевидского престола в выполнении возложенной на него миссии.[753]
В личном послании уцмию Ахмед-хану, прельщая его титулом дагестанского шамхала, султан предлагал действовать совместно с сыном Сурхая Магомед-ханом, обещая прислать в помощь 10-тысячный корпус крымских татар.[754] При этом Махмуд I заверял: «По милости божьей, когда упомянутный принц утвердится на похищенном престоле своих предков, тогда он уступит бывшие прежде сего в составе нашего государства области Шемахинскую, Ширванскую, Гянджинскую, Тифлисскую и Эриванскую, и герои и храбрецы Дагестанские получат в пользование весьма достаточные провинции».[755] Сефи-Мирза был отправлен в Карс, а вместе с ним 20-тысячное войско и эмиссар Юсуф-паша с большой суммой денег для дагестанских владетелей.[756]Однако планам Порты не суждено было сбыться. Отступившая из Дагестана в начале февраля 1743 г. армия шаха приняла участие в сражении с османами в Закавказье. Наступление войск Надира на Карс и осада им Мосула вынудили султана отозвать своего агента, но не остановили османскую верхушку от попыток реализовать подобные планы в дальнейшем. Тактика, избранная Портой, не способствовала усилению ее влияния в Дагестане. Более эффективными выглядели действия царского правительства, продолжавшего оказывать материальную и иную поддержку местным владетелям и старшинам.[757]
Пример тому – продолжавшие поступать обращения от них в Петербург и Кизляр с просьбой принять в подданство и под покровительство России. Так, с аналогичными просьбами к российским властям в марте 1743 г. обратились «владельцы Кайтага, Аварии, Дженгутая и горские старшины», заверяя в желании «стать вечными и верными подданными России».[758]
В августе того же года уцмий Ахмед-хан и другие владетели повторно заявили, что «желают и просят российской протекции».[759] Обобщая поступившие за год обращения в Кизляр, 30 декабря 1743 г. А.И. Тараканов доносил в Петербург, что «горские едва не все владельцы и правители… все согласно ко отпору шахову готовности и о принятии их в высочайшее Е. И. В. подданство… просят».[760]Однако на пути дальнейшего развития российско-дагестанских отношений возникли новые преграды. Позитивное развитие этих отношений обеспокоило правящие круги Османской империи, опасавшихся усиления влияния России в этом регионе. Не случайно 1744 г. прошел под знаком активизации усилий Порты, направленных на склонение на свою сторону наиболее влиятельных владетелей и старшин Дагестана. Но добиться этой цели Стамбулу не удалось. Выдвижение на сцену новых самозванцев, призванных ослабить влияние Надир-шаха и упрочить позиции османских правителей, не дали положительных результатов. Несмотря на противодействие восточных держав, объективный ход событий работал в пользу расширения дагестанско-российских отношений.
Такая ситуация для народов Дагестана оказалась крайне важной накануне последнего нашествия Надир-шаха Афшара. В конце 1744 – начале 1745 гг. по Дагестану прокатилась новая волна антииранских выступлений. Восставшие наносили одно поражение за другим размещенным здесь шахским гарнизонам и подступившим к Дербенту войскам Гани-хана.[761]
Это восстание, как отмечается в одной из работ, «представляло собой высшую точку развития освободительного движения на севере Азербайджана и Дагестане, так как… наносило удар по одному из сильнейших оплотов власти иранского шаха в этих странах – по дербентскому гарнизону»[762]. Обеспокоенный Надир выступил из Барды и с 30-тысячным войском к концу декабря 1744 г. подошел к Дербенту.С приходом шаха во главе этих сил к этой крепости ситуация изменилась в пользу Ирана. Обуславливалось это тем, что Россия продолжала официально сохранять нейтралитет, а султан Махмуд отказался от посылки крымских татар в самый разгар антииранских восстаний. Тем не менее Порта продолжала заверять дагестанских владетелей в готовности «дать немалое число из собственных войск», когда дагестанцы «с немалыми силами» вторгнутся в Грузию, где вместе с османами «легко могут шаха повредить». Российский резидент в Стамбуле А.А. Вешняков, вскрывая сущность этого курса султанского правительства, указывал, что «султан на дагестанцев мало полагается, а паче опасается, что такой поход России будет столь же подозрителен, как и прежний».[763]