Крах империи

В России временами становятся очень популярны идеи, что коммунисты жажду мирового господства то ли похитили у евреев или у масонов, то ли евреи и масоны привили ее коммунистам. Не буду спорить, кто кому и что привил, но идея «Земшарной республики» отлично легла на имперскую часть массового русского сознания. Напомню, что только в 1989 году СССР официально снял тезис о неизбежности мировой революции, — то есть отказался от идеи завоевания мирового господства.

Но большевики с самого начала брали власть в России — как первый этап взятия власти в масштабе земного шара. Россия, Российская империя были для них только первым этапом, только плацдармом мировой революции.

«Ленин боролся против царской империи не потому, что она империя, а потому, что она царская. Он был за мировую советскую империю. Это прямо записано рукой Ленина в преамбуле «Конституции СССР» 1924 года, где сказано: «Новое советское государство явится… новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Советскую Социалистическую Республику» [78, с. 12].

Эти настроения дожили до Второй мировой войны, и сейчас жутко наблюдать, с каким романтическим восторгом ждали войны арбатские мальчики. Ждали именно как начала мировой революции.

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.

Так писал Павел Коган, автор незабвенной «Бригантины». И он, и Аркадий Гайдар, и тысячи еще таких же, как они, воплотили в жизнь свои желания и ожидания — умерли в боях. Хотя и не совсем за то, за что хотели.

После Второй мировой войны СССР сделался сверхдержавой… но это реализовывался план скорее Сталина, чем Троцкого. По сравнению с планами ленинской гвардии, романтикой Паши Когана и прочих певцов «земшарной империи Советов» сталинские затеи кажутся какими–то мелкими, прозаическими и скучными.

Конечно, на практике не всегда была возможность откровенно расширять СССР, прямо присоединяя к нему завоеванные земли, и приходилось соблюдать приличия. Формально и «страны народной демократии», и «страны социалистической ориентации» оставались независимыми государствами и сохраняли во всей полноте всю государственную атрибутику. Фактически же они составляли части уже не локальной, а глобальной, «Земшарной» имперской системы. Империи несравненно более громадной и страшной, чем рухнувшая когда–то Российская империя.

Кажущийся парадокс между лозунгами большевиков, декларируемой ими идеологией и сугубо имперской (даже сверхимперской) политикой.

В конце концов большевики объявляли себя невероятными интернационалистами и сторонниками самоопределения и равенства наций. Огромный процент руководящих работников ВКП (б) и ЧК был инородцами — евреями, китайцами и латышами. Империализм был для них, казалось бы, не способом мышления или образом жизни (они презирали эти «буржуазные термины»), а высшей и последней стадией капитализма.

Но это доказывает только одно: носителями фундаментальных ценностей всякого общества являются вовсе не только верхи, но и низы этого общества. Известен случай, когда австралийские каторжники после массового побега выбрали парламент для управления своей колонией. Точно так же и низы российского имперского сообщества, куда бы ни забрасывала их судьба, упорно строили знакомый и попятный ИМ тип государства — империю.

И парадокс — кажущийся.

Глава 5. Смена вех

Тоталитарные партии приказывают не просто верить, они все время приказывают верить в прямо противоположное.

Дж. Оруэлл

ОТ БЕЗУМИЯ — К НОРМЕ

Сейчас очень трудно даже восстановить и ту пропаганду, которой пользовались большевики, и чаяния народных масс, с восторгом обрушивших в 1917 году собственное государство. Трудно и найти тексты, которые писались тогда, и понять, почему эти тексты так воодушевляли людей.

Просто поразительно, как сильно владело массой людей ощущение, что тогдашнее поколение живет в «конце времен», что «старый мир» умирает, что грядет перелом, катаклизм, катастрофа, что из нее мир выйдет обновленным.

Это мироощущение очень хорошо выражено и в текстах В. Брюсова, и в текстах А. Гитлера (один из них я привел в виде эпиграфа к этой части). Оба они очень любили обращаться к теме варварского мира, завоеваниям Римской империи, «конца времен» и всеобщего разрушения.

Это ощущение бессмысленности прошлого порождало и чувство бессмысленности труда, строительства семьи, рождения детей… вообще любых сторон человеческой жизни.

Тексты тогдашних идеологов революции вызывают недоумение у современного человека. Во–первых, пресно и скучно. Странно, что такой чепухой могли увлекаться, зачитываться, вообще принимать ее всерьез.

Во–вторых, очень странно видеть в числе рассказов А. Толстого и И. Эренбурга произведения, откровенно воспевающие бродяжничество и уголовный образ жизни. Потомкам будет не особенно просто понять идеологию горьковского «Челкаша» или мечты А. Куприна о «Всеземной анархической республике» [116].