Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне

Таким образом, конфликт интересов между военными и гражданскими властями в смысле снабжения Действующей армии, несмотря на кажущееся единство вертикали власти, в период революции углублялся и усугублялся. Провозглашаемая Временным правительством хлебная монополия осталась пустыми словами: деревня скорее согнала бы хлеб на самогон, нежели отдала бы его по твердым ценам. Хлеб приходилось отбирать, так как уговоры по мере развития революционного процесса действовали все меньше. И потому центр закрывал глаза на самоснабжение фронта, на бумаге, впрочем, резко осуждаемое. Иного выхода не было: революционные органы продовольственного снабжения работали куда хуже царских: лишь опора на кооперативы позволила Временному правительству поднакопить немного продфуража к осени, да и то все это досталось большевикам. О характере происходивших процессов снабжения в революционное время говорит телеграмма главнокомандующего армий Западного фронта ген. В.И. Гурко министру продовольствия, начальнику штаба Верховного Главнокомандующего и главному полевому интенданту от 27 мая 1917 года: «…Губернские и уездные продовольственные комитеты жалуются на самостоятельную покупку представителями войсковых частей главным образом фуража по ценам, превышающим установленные министром земледелия, заявляя, что такие покупки вносят дезорганизацию в дело заготовок… трудность положения в том, что фураж есть, но те учреждения, которые обязаны снабжать им войска, найти фураж не хотят или не умеют, а когда войска находят фураж и рады заплатить сколько угодно, лишь бы спасти от падежа голодающих лошадей, их обвиняют в повышении цен и запрещают покупать… следует обязать комитеты искать фураж, как ищут и находят войска, а не пользоваться тем, что найдут войска… прошу категорических указаний продовольственным комитетам о необходимости полного использования каждым своего района при самом широком применении в подлежащих случаях реквизиции. Только таким путем возможно удовлетворить потребности армии, избежать самостоятельных войсковых заготовок и справедливых нареканий армии на недостаточное удовлетворение их потребности»[147].

Таким образом, революция не только не разрешила тех проблем, что получила Россия с вступлением в Первую мировую войну, как обещала антиправительственная пропаганда либеральной буржуазии, рвавшейся к власти любыми средствами. Эти проблемы лишь усугубились и еще больше ломали народное хозяйство страны. Населению, отчетливо видевшему банкротство политики новой власти, ничего не оставалось, как сосредотачиваться на самовыживании. Провал июньского наступления, наряду с нежеланием Временного правительства передать крестьянству Землю и заключить мир, во имя чего, собственно говоря, деревня и фронт вообще поддержали революционеров, показал, что надеяться на власть невозможно.

В завершение главы остается привести только несколько цифр. Конский состав на театре военных действий (по статистическим данным сборника 1925 года):

— на 1 октября 1914 года — 670 775 (100%);

— на 1 января 1915 года — 1 035 682 (154%);

— на 15 мая 1915 года — 1 072 178 (159%);

—на 1 февраля 1916 года — 1 589 909 (237%);

— на 1 июня 1916 года — 1 672 430 (249%);

— на 1 ноября 1916 года — 1 804 817 (269%);

— на 1 сентября 1917 года — 2 760 000 плюс 404 000 в составе общественных организаций.

Хотелось бы добавить к этим цифрам немного архивных материалов, которые несколько разнятся с приводимыми выше данными интендантства, а также отличаются от цифр статистического сборника. Очевидно, что эта разница образовывалась за счет отсутствия единства в подсчетах. Следует отметить, что проводимые различными инстанциями во время войны переписи людей на фронте и то сильно отличались друг от друга. Например, сведения дежурного генерала при Ставке Верховного Главнокомандующего, куда стекались все статистические данные из Действующей армии в отношении количества людей, могли порой на четверть отличаться от данных интендантства. Одни считали «штыки и сабли», другие — «едоков», а в документации проходили разные цифры. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего ген. М.В. Алексеев неоднократно негодовал на неразбериху, требуя точных сведений, однако дело так и не было разрешено до конца войны. В 1917 году, после Февраля, статистика еще более запуталась, что вообще позволяет говорить о любых цифрах этого периода, за исключением, быть может, октябрьской однодневной переписи Действующей армии, как о приблизительных. Так или иначе, следует говорить не столько о точности тех или иных цифр, сколько о тенденциях, отражавших реальное положение дел на фронтах войны.