Крах СССР

Чтобы выяснить, как большинство людей оценивает влияние перестройки на собственную жизнь, был задан вопрос: «Стала ли Ваша жизнь после того, как в 1985 г. к руководству пришел М.С. Горбачев, лучше, хуже или не изменилась?». 7 % ответили, что их жизнь улучшилась, 22 %— не изменилась, у 57 % стала хуже, 14 % затруднились ответить… Дальнейшее нарастание экономических трудностей и политической напряженности предсказывали 63 и 59 %.

Общественное мнение чутко улавливает тенденцию к усилению социального расслоения: ее отмечают 59–63 % опрошенных. Почти 60 % уверены, что в дальнейшем различия в уровне жизни богатых и бедных будут расти. Когда же мы попытались выяснить, кто имеет наибольшие шансы повысить свои доходы, то на первые места вышли ответы: «богаче станут только те, кто живет нечестным трудом» (46 %), «получать больше станут те, кто сумеет пристроиться на хорошую работу» (43 %), «богатые станут жить богаче, а бедные— беднее» (41 %)… Только 2–3 % опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция» [63].

Поражает логика идеолога «демократической» перестройки, которая якобы переросла в революцию многомиллионных масс. Ведь по приведенным самой Т.И. Заславской данным, большинство опрошенных оценивали перестройку как бедствие, которое будет лишь углубляться в ходе начатой реформы. Какая может быть «революция снизу», когда «только 2–3 % опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция»! О чем думали академики-обществоведы, слушавшие этот доклад в Президиуме АН СССР? И как можно было не заметить крайнего антидемократизма принципиальных положений этого доклада?

Называть перестройку «революцией многомиллионных масс» — это новояз в стиле Дж. Оруэлла. В докладе Горбачев-фонда к юбилею 2005 г. говорится о «группе поддержки» перестройки:

«Новое руководство могло рассчитывать на относительно устойчивую поддержку двух групп отечественной бюрократии. Одна из них— партийные интеллектуалы, чьи взгляды сформировались под сильным влиянием хрущевской «оттепели». В идеологическом плане они тяготели к «социализму с человеческим лицом» — концепции, отчасти навеянной идеями конвергенции капитализма и социализма. Для них перестройка означала Уникальную возможность продолжить позитивные изменения, начатые в годы правления Н. Хрущева и прерванные рецидивом сталинизма в период брежневского застоя. К другой группе принадлежали «технократы» — управленцы советской экономики, которые трезво оценивали ее реальное состояние» [140].

Что же касается народных масс, они, оказывается, и не дали М. Горбачеву насадить социализм с человеческим лицом. Авторы доклада жалуются: «Реформаторы и интеллектуальная элита Советского Союза оказались неподготовленными к проявлениям националистических предрассудков, раскола, вражды. Как известно, российский народный анархизм— всегда оборотная сторона модели народного же государственничества. Бунтарский, антигосударственный пафос преднамеренно подогревался некоторыми элитными группировками».

Народный анархизм подвел! Более антигосударственного пафоса, как в речах самого М.С. Горбачева, ни у каких анархистов в мире найти нельзя. Тут же докладчики и вековую культуру России охаяли: «Отрицательную роль в судьбе перестройки и страны сыграли устойчивые, уходящие корнями в глубь веков массовые социокультурные стереотипы». Да эти уходящие в глубь веков культурные устои спасли РФ от полного растаскивания! Если бы не они, ее уже рассыпали бы на 150 «нормальных» государств, как планировал А.Д. Сахаров, и оставили бы нас без единой боеголовки, как мечтали М. Горбачев с Э. Шеварднадзе.

Вот еще выдержка из доклада Т.И. Заславской, которая характеризует установки массового сознания: «В конце сентября 1990 г. ВЦИОМ провел опрос общественного мнения об исторической необходимости и итогах Великой Октябрьской революции… Анализ полученных данных позволил выделить четыре типа социально-политических позиций. Два первых типа характерны для 40–50 % взрослого населения страны. Они объединяют людей, считающих: что большевики должны были взять власть (52 %); что Октябрьская революция выражала реальную волю народов страны (39 %); что она открыла новую эру в ее истории, дала толчок ее социальному и экономическому развитию (45 %).