Крамнэгел

Тортони и Роттердам согласно кивнули.

– Не убавите ли вы звук в телевизоре? Я бы хотел, чтобы ФБР услышало то, что я вам сейчас скажу, Калогеро, – громко и отчетливо промолвил Крамнэгел. Тортони и Роттердам порозовели от восторга, и даже Уэйербэк повернулся посмотреть на него.

– То, что вы спелись с Карбайдом, вполне естественно. Он обвиняет вас в вымогательстве и выглядит праведником божьим, а к тому времени, как судья Уэйербэк вас обелит, все будут уверены, что ваша шайка – щедрейшая благотворительная организация после Международного Красного Креста.

– А вы имеете представление о том, сколько мы каждый год даем на благотворительные цели? – проревел Калогеро, а Тортони поспешно усилил звук расконсервированных скрипок.

– Жалкую долю того, что должны бы платить в качестве налогов. Это ведь воровство по-американски – дать, чтобы утаить, сколько ты сумел огрести! – гремел в ответ Крамнэгел. – А сколько вы прикарманили при строительстве стадиона, если это не секрет фирмы?

– Стадион, к вашему сведению, является бездоходной организацией! – заорал Калогеро.

– Естественно. Я потому и понял, что дело нечисто.

– Убирайтесь вон! Хотя нет, подождите! – добавил Калогеро, понизив голос и сделав жест рукой. Тортони убавил звук. – Я настойчиво рекомендую вам покинуть город, – рассудительным тоном произнес Калогеро.

– На каком основании?

– Ну, скажем, на основании здравого смысла.

– То есть?

– Почему бы вам не вернуться в Европу, Барт? Она ведь, кажется, пришлась вам по вкусу.

– Вы шутите или всерьез?

– Только в следующий раз я бы на вашем месте отправился на борту обычного пассажирского лайнера. Это, конечно, дороже грузового парохода, но много удобнее. Да и искушений меньше…

Крамнэгел чуть улыбнулся. Слова мэра произвели на него впечатление. Да, греков продавать нельзя.

– Что ж, теперь ясно.

– Наконец-то.

– Да, мафия работает быстрее, чем светская хроника, скажу я вам.

– Ни те, ни другие не заинтересованы в вас как в личности, Барт. Что до меня, не привык я тратить время на идиотов, которые суются не в свое дело. Да и мелких воришек не люблю. И неблагодарных людей тоже. А когда все эти качества соединяются в одном человеке, то я нахожу, что от него смердит. У меня, видите ли, есть совесть и весьма высокие принципы. Мои дети гордятся мною. А вы можете сказать то же самое о себе?

– Детей у меня нет, но я вам скажу вот что...

– Вы можете идти, Барт.

– Я уйду, не беспокойтесь. Просто хочу, чтобы вы знали: я вас не боюсь, никого из вас не боюсь.

– Вам же хуже, – пожал плечами Калогеро.

– И вы зря назвали меня кретином.

– Это уж мое дело.

– Я люблю наш Город... И помню слова, которые вы говорили на обеде в мою честь, прекрасные слова, и шли от самого сердца, и были правдой. – Крамнэгел почувствовал, как, несмотря на всю решимость, глаза наполняются слезами. – И скажу: я ненавижу вас за то, что вы делаете с нашим Городом... Ненавижу.

Дернув за узел галстук, Калогеро распустил его и заговорил с суровым достоинством:

– А что я делаю с нашим Городом? Да знаете ли вы, мы заняли третье место в стране по количеству пожертвований на душу населения на войну в Юго-Восточной Азии? А по весу собранных книг и журналов – второе. И я, по-вашему, должен прятаться со стыда, потому что вы ненавидите меня за то, что я делаю с нашим Городом?

– При чем здесь эта проклятая война? Разве мы о ней говорим? Мы говорим о Городе!

– Наша страна воюет, – заявил Калогеро. – Значит, воюет и Город.

С улицы донесся шум. Шум, который возникает, когда тысячи людей идут по улицам.

– Вот вам ваша война, – сказал Крамнэгел. – Прямо как по заказу. Я вас оставляю, воюйте на здоровье. Большой привет!

Мэр бросился к окну.

– Выключите музыку. И телевизор. Эти длинноволосые сукины дети из университетов штата и Тернового венца! Вот дерьмо! На сегодня никаких демонстраций не разрешено. Ну, они у меня допрыгаются! Пусть только что-нибудь выкинут – и я сразу обращусь к Дарвуду за полицией штата.

– Прекрасно! Оставляю вас воевать с детишками. Не хочу портить вам удовольствие, – бросил Крамнэгел у двери.

– Когда моя страна ведет войну с внешним врагом, я не должен спрашивать, кто мой враг и почему он мой враг, я должен лишь помочь сокрушить врага, – заявил Калогеро голосом, дрожавшим от праведного гнева.

Роттердам кивнул, а Тортони инстинктивно вскочил со стула. Только Уэйербэк неловко заерзал в кресле.

– Прекрасная мысль, – зло сказал Крамнэгел.

– Большое удобство найти внешнего врага так близко.

Он вышел из кабинета и спустился в вестибюль.