Крампус, Повелитель Йоля

Крампус открыл было рот, чтобы продолжить и закончить свою историю, но, посмотрев на Джесса, увидел, что музыкант спит.

Крампус громко вздохнул, раскрыл мешок и заглянул в его сумрачные глубины.

– Вместе мы найдем стрелу Локи. Вместе мы убьем Бальдра, под какой бы личиной он теперь ни скрывался.

Глава седьмая Список плохих детей

Шаги, тяжелые шаги грохочут по лестнице. Джесс у себя в детской. Ему шесть, может быть, семь, и сейчас Рождество. Перила увиты мишурой и гирляндами, они сверкают и переливаются разноцветными огоньками. Огромная тень гасит фонарики один за другим: кто-то поднимается вверх по лестнице.

– Хо-хо-хо, – гремит чей-то голос, голос, пронизанный осуждением и стремлением унизить. – Ты проказничал, Джесс? А? Был плохим мальчиком?

Джесса начинает трясти; он натягивает одеяло повыше. Санта появляется на пороге его комнаты; он такой огромный и массивный, что еле пролезает в дверь. Он подходит к кроватке Джесса, а на плече у него огромный, кроваво-красный мешок. Он встает у изголовья, возвышаясь над Джессом как башня, и пронзает его своими маленькими черными глазками, будто взвешивая его душу.

Санта снимает мешок с плеча, кладет на кровать. Мешок шевелится, будто он набит живыми кошками или, может, собаками. Джессу слышен приглушенный визг и мяуканье, но он знает – этого не может быть, ведь это мешок Санты. Санта грустно качает головой.

– Ты был плохим мальчиком, Джесс. Очень, очень плохим.

Джесс пытается что-то сказать, ответить, что нет, он был хорошим, но рот его не слушается.

Из-за спины у Санты появляются шесть сгорбленных фигур: блестящая, черная, как смоль кожа, кривые рога, торчащие изо лбов, и длинные красные языки, которые, болтаясь, свисают между черных зубов. Они смотрят на Джесса так, будто он – это что-то очень вкусное.

Санта тычет в Джесса своим жирным пальцем.

– Он в списке плохих детей. Суньте его в мешок.

Черти, как один, улыбаются, потирают руки и тянут к Джессу свои длинные-длинные пальцы.

Джесс открыл глаза. Он все еще пребывал в обществе шестерых чертей; их скрюченные силуэты были еле различимы в тусклом мерцающем свете «буржуйки». В церкви было темно, и до Джесса вдруг дошло, что уже настала ночь. Сколько же он проспал? Чем-то воняло; он потянул носом. «Кровь?»

Джесс вгляделся в полумрак и обнаружил, что на него не мигая таращатся два огромных влажных глаза. Он приподнялся.

На сундуке была корова – или, по крайней мере, ее голова, и с высунутого языка на пол капала кровь. «Ого, – подумал он. – Это еще откуда взялось?» Тут он заметил у стены жестяную ванну. Из ванны торчали две ноги и кусок туши. «Кто-нибудь обязательно хватится этой коровы». Прибавилось и еще кое-что: омела, сразу несколько охапок. Похоже было, будто кто-то ножом затачивал ветки.

Джесс поднялся на ноги и, пошатнувшись, оперся рукой о стену: от меда у него все еще кружилась голова. Никакой головной боли, никакого похмелья – просто немного шумело в голове. В животе у него заурчало. Обогнув кучи омелы на полу, он подошел к сгрудившимся вокруг мешка Бельсникелям.

– Нет, Крампус, – ворчал Вернон. – Это все не то.

У Крампуса в руках было что-то вроде дуэльного пистолета. Джесс придвинулся поближе, чтобы рассмотреть странное оружие получше, и заметил валявшиеся тут же два меча, щит и старый, ржавый револьвер.

Джесс присел на корточки рядом с Изабель.

– Что происходит?

Ему ответил Вернон: