Крамской

Были на его полотнах мужики сильные, работящие, были уставшие, смиренные, были хитроватые, живые, все подмечающие. Разные народные характеры встречал Крамской в жизни и воспроизводил своей мастерской кистью. Но гневный протест, который ощущается во всем облике Полесовщика, выделяет его из остальных народных типов, созданных художником.

С полотна смотрит человек, полный внутренней силы, энергии, достоинства. Он в бедной крестьянской одежде, в видавшей виды шапчонке, с длинной, давно не чесанной бородой, но прямой и решительный, ни перед кем не гнущий шею. Твердый, холодный взгляд говорит о неукротимом характере. Художник изобразил его по пояс, сдвинув фигуру вправо, чуть развернув. Падающий слева свет четко выделяет выразительное, волевое лицо, и кажется, что мужик как бы надвигается на зрителя из темно-зеленой глубины леса. Его облик напоминает об огромной силе, таящейся в народе, которая только ждет своего часа, чтобы выплеснуться наружу. Герой Крамского словно говорит от имени таких же мужиков своим угнетателям: «Трепещите! Мы не смирились!»

Это произведение Крамской выставил на 4-й передвижной выставке в Петербурге. Там его впервые увидел Третьяков. Долго смотрел, но не купил. Однако в последующие дни, думая о новых работах передвижников, Павел Михайлович все чаще возвращался мысленно к этюду необычного мужика. Приехав в Москву, коллекционер тут же написал письмо Крамскому:

«Вы знаете, меня очень интересовал Ваш этюд мужика… между тем я не изъявил желания приобрести его… дело в том, что, когда я его там увидал, он мне показался странным, но, может быть, именно это впечатление и должно быть, и оно придает еще большее значение произведению - свободен ли еще этот странный человек?…»

Конечно, среди обычных изображений нищих, забитых, подавленных горем и нуждой мужиков этот должен был показаться странным.

Но Третьяков, верный друг и помощник передвижников, точно подметил: необычность, заключенная во взгляде, полном протеста, и придавала особое значение новой работе Крамского.

Получив письмо коллекционера, пожелавшего купить этюд для своего собрания, Крамской очень обрадовался. Ему с самого начала хотелось, чтобы этот «Мужик» попал в Третьяковскую галерею. А чтобы коллекционер понял, что за странность таится в написанном им крестьянине, Крамской решил подробно объяснить идею полотна.

«Мой этюд в простреленной шапке, - писал Иван Николаевич, - по замыслу должен был изображать один из тех типов (они есть в русском народе), которые много из социального и политического строя народной жизни понимают своим умом и у которых глубоко засело неудовольствие, граничащее с ненавистью». Художник понимал, что с таким человеком, как Третьяков, нужно быть откровенным до конца, и потому добавил, что в трудные минуты такие люди уходят к Разиным и Пугачевым, а в мирное время «действуют в одиночку, где и как придется, но никогда не мирятся». Вот теперь все стало на свои места, и Крамской был доволен, что никакой недоговоренности не осталось. Именно такого неукротимого человека задумал он изобразить и исполнил свой замысел. Неспокойная, мятежная душа художника была удовлетворена.

Гражданский пафос, вызванный верой в силу народа, четко читался в его произведении.

- Народ-то что может дать! - говорил Крамской в год написания «Полесовщика» Репину. - Боже мой, какой громадный родник! Имей только уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть.

Крестьянин с уздечкой (портрет Мины Моисеева). 1883.

Иван Николаевич прекрасно увидел, понял русского мужика, готового к защите своих интересов, и показал его современникам.

УМИРАЮЩИЙ НЕКРАСОВ

Крамской волновался. Ему предстояло написать портрет поэта, который был кумиром всего его поколения - поколения демократов-разночинцев. Предстояло написать Николая Алексеевича Некрасова. Не было в тот момент в России поэта более почитаемого и любимого. Художник, как и все его товарищи, с юности воспитывался на стихах Некрасова. Вдохновенная и скорбная муза поэта пела о народных страданиях, обличала самодержавие, призывала к борьбе с гнетом и насилием, восхваляла тех, кто болел душой за народ и отдал себя борьбе за его счастье, - декабристов, Белинского, Добролюбова, Чернышевского.

Портрет поэта-гражданина, редактора «Современника», а после его закрытия - «Отечественных записок», продолжавших те же революционные традиции, непременно должен был быть написан. Это прекрасно понимал художник, понимал и Третьяков, заказавший портрет. Но сложность состояла в том, что Николай Алексеевич был смертельно болен. Крамской волновался: следовало непременно создать портрет гражданина-борца, каким всю жизнь был Некрасов, а мысленному взору художника представлялось изможденное муками лицо, потухший взгляд, безжизненно опущенные руки. Слабость, немощность - разве это должно видеться потомкам в облике знаменитого поэта? Удастся ли передать его всегдашнее горение, его творческий дух?