Крапива

– Хворобная я… – Шлях с перевязанным бедром напоказ отодвинулся, и Крапива торопливо добавила: – Не заразная. Но… Коснуться никого не могу. Боги сделали так, что кожа моя жжётся.

Третий шлях плюнул на две стороны и рявкнул:

– Аэрдын!

Шатай же пнул его ногой и хохотнул.

– Сам ты аэрдын! Это благословение Рожаницы! Чтоб такие, как ты, нэ распускали рук!

Крапива испугаться не успела, как раненый засмеялся в ответ и тоже пихнул Шатая. Тогда она осмелела.

– Я просилась с вами, потому что слыхала, шляхи не касаются своих женщин…

– Ещё как касаются! – перебил Шатай. – С дозволэния, но так, что жэнщины кричат от счастья!

В свете огня и без того всё казалось рыжим, но Крапива совсем уж покраснела.

– Ты сэла в сэдло нашего Шатая, – заметил одноглазый. – Знаешь ли, что это значит?

Крапива замотала головой, а Шатай насупился. Это заметили все, и раненый хмыкнул:

– Уж нэ рэшил ли хэлгэ взять себэ жэну обманом?

Тогда Крапива узнала, как вспыльчивы могут быть шляхи, и как много делала Свея, дабы не разозлить их. Шатай взвился с места и выхватил нож. Он кинулся на того, кто обозвал его хэлгэ, перемахнув через костёр и не задев притом котелка. Кривой даже мешать в нём не перестал. Крапива подорвалась остановить сцепившихся мужей, но одноглазый махнул на них ложкой.

– Сиди. Разбэрутся. Нэ впервой.

На драку от других костров не сбежались ни поглазеть ни, тем более, разнять. Только послышался чей-то смех:

– Опять Брун с Шатаем костёр дэлят!

Делёж и верно был не первым: двое катались по колючей траве и угощали друг друга ударами, но никто не уступал.

Крапива прошептала:

– Что такое… хельге?

– Нэ произноси вслух. – Кривой плюнул через плечо. – Это дрянь. Бэзродный, слабый, трусливый.

– Разве Шатай такой?

– А развэ надо таким быть, чтобы называться?

Девице взгрустнулось – ей ли не знать? Крапивой её прозвали задолго до того, как появилась хвороба. А нелюдимой да хмурой она стала уже опосля.

– Останови их, Кривой! – попросила она.

Шлях удивился:

– Зачэм?

– У них ножи! Один другого убить может!

– Значэт другой слаб, а один силён.

Слова стали пророческими, и скоро раздался сдавленный крик и ругань.

– Козлиноеэ дэрьмо!

Ругался тот, второй, которого назвали Бруном, и Крапива вся похолодела: неужто не стало Шатая, того единственного из шляхов, кого она боялась не до дрожи в коленях, а малость поменьше? Но следом прозвучал и его голос.

– Нэ открывай рта, если из нэго доносится вонь!

Шатай вернулся к костру, на ходу вытирая короткое лезвие ножа о широкие штаны. Крапива едва не закричала, но следом увидала и Бруна – он зажимал порез на руке, но был живым. Кривой и не повернулся к ним.

– Можно есть, – сказал он равнодушно.

У Бруна кровь сочилась между пальцев, но помогать ему никто не спешил. Он попытался отнять здоровую руку от больной, чтоб залезть в суму, но кровь потекла скорее, и шлях побелел.

– Ты что это?! – возмутилась Крапива. – Человеку руду пустил!

– Это нэ человек, – фыркнул Шатай. – Это грязный язык!

– Да что ж вы сидите-то?! Он помрёт сейчас!

– От царапины? Сядь, Крапива, поешь.

Но лекарка на то и лекарка, чтоб никого без подмоги не оставлять, будь он хоть трижды шлях. Она уперла руки в бока и велела:

– Сядь немедля! Не ты, Шатай! Брун, сядь! – И тот послушался. – Шатай, дай пояс!

И снова никто не перечил девице. Она подошла к раненому и принялась перевязывать руку. Шлях глядел на неё недобро, но и не мешал. После Крапива опустилась на колени. Мало привычных ей росточков пробивалось сквозь твёрдую землю, а дальше в степи, небось, и вовсе ничего не останется, но слабое пение заслон-травы лекарка расслышала. Она на четвереньках, словно зверь какой, поползла к ней.

– Она у тэбя нэ здорова умом? – спросил Кривой. Спросил равнодушно, дескать, не великая беда.

Шатай развёл руками:

– И что с того?

Отыскав нужную травку, Крапива бережно оборвала лепестки – мелкие да сухие, не то что дома, но для дела годились. Размяла их прямо в ладонях. Кто другой не управился бы, не сумел договориться со своевольным цветом, но Крапива не сомневалась. Она вытащила из костра головешку и обмазала её кашицей, подала край одеяла Бруну.

– Зажми зубами.

Тот нехотя обратился к Шатаю:

– Скажи своей жэнщинэ, что я нэ боюсь боли.

Но Крапива не стала дожидаться, пока шляхи меж собой договорятся. Она легонько стукнула краем головешки Бруна в лоб.

– Сожми, сказала!

Делать нечего, пришлось покориться.

Когда лекарка убедилась, что замкнула кровь, а чудодейственная травка не допустит в рану заразы, тогда только заметила, как странно глядит на неё Кривой.

– Я лекаркой в деревне была, – объяснила она. – Травы слышу…

Шатай же буркнул:

– Утром пойдём к вождю.