Краса русской армии братья Панаевы

Близ деревни Демня авангард ахтырцев имел задачей выбить противника с позиций, которые он занимал за плотиной с обеих сторон. Надо было идти под близким обстрелом, через извилистую и длинную (двe версты) плотину, ведушую к железнодорожному полотну, оплетенному проволокой. Атака этой позиции считалась невозможной. Борис Панаев просил начальника дивизии разрешить ему атаковать двумя эскадронами. Справа по три он понесся в втаку, ведя свой второй эскадрон. Далеe неслись 1,5 эскадрона под командой его брата Гурия. Вот та минута, для которой, казалось, он был создан, для которой он воспитывал своих людей. Убийственный огонь осыпал узкую плотину. Кавалерийское сердце поймет удаль и дикую красоту этой картины.

Борис, уже раненый в ногу при подходe к плотине, летел с трубачем далеко впереди, с поднятой высоко шашкой, на своей любимой лошади Дрофа. Нога была раздроблена. Чтобы не упасть, он держался рукою за луку седла. К ней был привязан родовой образ Преображения, перед которым ему суждено было умереть. Новая рана в живот. Он все держится в седле, все продолжает скакать на противника по крутому подъему и, крича; «С Богом, за Россию», через проволку врубается в австрийские ряды. Изнемогает, но еще рубит. Успевает сказать трубачу, чтобы тот взял с него сумку с эскадронной иконой. Подскакивает к австрийскому офицеру, схватывает его за шею, но тот выстрелом из револьвера в висок сражает Панаева. Мечты сбылись. Он вел свой эскадрон в атаку и умер среди своих солдат-учеников.

Быстро и верно сошел на него небесный венок.

Австрийская кавалерия в размере бригады обращена в бегство, 80 убитых, 50 пленных, четыре зарядных ящика и много лошадей. У нас, кроме убитого Панаева, легко ранено четыре нижних чина и несколько лошадей. При жизни Бориса Панаева его эскадрон, находясь несколько раз под жестоким шрапнельным и пулеметным огнем, не терпел почти никаких потерь. И окончил он свою жизнь в топоте и урагане той конной атаки, которую он всем сердцем исповедывал за свою службу.

Его гроб брат Гурий поставил в склепе одного помещика, откуда прах героя был перевезен четвертым, единственным уцелевшим, братом-моряком в родной Павловск. Мнe довелось быть на похоронах этого необыкновенного солдата-подвижника. Что-то торжественное беспечальное, победное чувствовалось у его гроба, как у гроба всех чистых людей.

Между тем Лев при объявлении войны находился чрезвычайно далеко, в восточных областях, в Урге. Можно ли было ему оставаться там, когда на западе вспыхнула война! Узнав о ней 22 июля, он через несколько дней выехал в Россию. Так как начальство его не пускало, ему пришлось прибегнуть к единственному, вероятно, во всю его жизнь обману: он объявил, что его укусила бешеная собака, и что ему надо ехать в Иркутск делать себе прививку. Не останавливаясь, он скакал верхом несколько дней, так что ножны шашки его, ударявшийся при бешеной скачки, были сломаны. Всюду по пути он видел великий подъем духа в войсках и в народе, воочию видел, как встала русская земля «от края и до края, стальной щетиною сверкая». В Петрограде он посетил родных и приобщился Св.Тайн. За Тарнополем, при приветливой встрече с товарищами, он узнал о кончине старшего брата, и тут почувствовал приступ личного горя. Он нашел склеп, куда поставил гроб брата Гурий, и имел возможность поклониться праху, и горе его сменилось чувством благоговения к памяти героя и покорности воле Божией.

Когда он искал тело Бориса, то, проезжая мимо кладбищенскаго костела прочел надпись на одном старом памятнике, начинавшуюся словами: «Мужие, чтите память храбрых». Эти слова сильно его подбодрили. Сев на верного панаевскаго коня Гвидона, он отправился на поиски своей дивизии и ехал по бывшей неприятельской позиции, которая представляла собой ужасную картину проиграннаго сражения. На каждом шагу трупы убитых, брошенные орудия и амуниция, сотни брошенных повозок, много исковерканных орудий и много целых, но брошенных; местами армейские парки без упряжек, походные кухни, валялись вперемежку миллоны ружейных патронов и тысячи снарядов, то рассыпанных, то сложенных целыми горами: ясно чувствовалась охватившая неприятельские войска паника, когда все бежало. Выгоревшие деревни дополняли картину.