Краса русской армии братья Панаевы

Но самые благожелательные для него практические последствия имела помещенная им в «Вестнике русской конницы» горячая статья под заглавием «Пика», в которой он настаивает на невозможности существования конницы без пики. Пику он считал символом кавалерийского ураганного удара. Возбужденный Панаевым вопрос о пике разрешился тем, что всей коннице придали пику. Это торжество пики было для Панаева великой радостью, и ознаменовать эту радость он решил необыкновенным образом: ехать на богомолье. Из Межебужья (Волынской губернии), где стоит Ахтырский полк, он верхом ездил к чудотворной иконе Ахтырской Богоматери, именем которой назван полк, что составляет в оба конца 1200 верст. Все это время он держал в руке пику, чтобы показать ее необременительность.

Наконец, последним его трудом была книжечка «Командиру эскадрона к бою». Она полна кавалерийской удали, натиска и решимости. Панаеву пришлось смертью поддержать свое ученее об атаке, а вот как он ее в этой книжечке определяет:

- "Раз решена атака, она должна быть доведена до конца, т.е. до последнего солдата. Поворот солдат во время атаки недопустим ни в каком случае, - ни проволоки, ни волчьи ямы, - ничто не служит оправданием «ретирады». Жалок начальник, атака части коего неудалась, отбита, а он и цел и невредим. Пагубно злоупотреблять атаками: отбитые и бесполезные развращают войска. Но, когда часть уже пущена в атаку, она должна твердо помнить: "либо победа, либо смерть, - другой исход атаки преступен и должен караться по всей силе военнаго закона".

Недочеты, обнаружившиеся в постановке нашего военного дела во время японской войны, глубоко печалили Панаева. Он понимал, что армия должна подтянуться и неустанно работать. С этой целью он устроил у себя в полку кружок «тревожников», члены которого должны были постоянно быть, так сказать, на чеку. Тревоги производились в самое неожиданное время, поздно ночью, или тогда, когда уставшие после дневной службы офицеры мирно беседуют после обеда за кофейком у топящегося камина. «Все для родины», - таков был девиз этого идеальнаго офицера.

Естественное влечение к семейной жизни, личные удовольствия, выгоды, покой, сама жизнь, наконец: все заранeе было обречено им в одну высокую жертву - для Poccии. Высота миросозерцания этого молодого офицера выразилась в письмe, написанном им в 25-летнем возрасте. Рассуждая о счастьи для убежденного военного смерти в бою, он пишет так:

«Убитым на войнe быть - что выше, почетнее для военнаго... Как привлекательна смерть впереди и на глазах своей строевой семьи. Но это смерть легкая. Есть смерть почетнее, зато и во много тяжелee. Это смерть кавалериста-разведчика, в одиночку и ночью и в бурю пробирающегося оврагами и лесами, вдали от своих следить за противником. Его смерти никто не увидит. Как исполнил свой долг, никто не узнает. Если тело найдут случайно, запишут «убитым». Да, если и тела свои не увидят, зачислят «без вести пропавшим». Так умереть я бы желал.»

В этом юношески чистом порывe безграничного, крайнего самоотвержения как бы слышится тайный шопот души: «Если тебе нужна моя жизнь, возьми ее. Не прошу взамен ни славы, ни этого отблеска последнего яркого подвига. Пусть умру, неведомый. Пусть никто не узнает, как я любил тебя, Россия, как я нежно и заботливо о тебe думал, как я тебe честно служил, как я за тебя беззаветно и невидимо умирал. И пусть моя к тебе любовь останется ненарушимой тайной моего сердца, покорно и с радостью исшедшего за тебя кровью!

Какую привязанность со стороны солдат получал Панаев за свою заботу о них, свидетельствуют безхитростные солдатские письма. Вот два письма солдат из команды Заамурского округа пограничной стражи, бывших раньше у Панаева в обучении. Узнав, что Панаев находится недалеко от них, они пишут так:

"Уведомьте нас, где наш батинька находится, в какой они сотне, их благородие поручик. Мы очень об них тужим и спрашиваем друг друга, где наш учитель. Мы очень желаем к ним попасть служить. Когда мы его повидим, обцеловали бы им ноги и руки, но верно мы их недостойны видеть."

Другой пишет еще картиннее:

"Если кто с ними хотя мало служил, то, если куда отправляют его, то он цельный день плачет и говорит: "куда я пойду от отца своего" - и не идет. Я жизнь положу за такого командира. У меня отца такого не было."