Краса русской армии братья Панаевы

Второй брат Гурий, который не кончил второго корпуса и проведя несколько лет на стороне, вышел в офицеры из Елизаветградского училища, был с детских лет особенно отзывчивым на чужое горе и горел пламенным желанием всем помочь как в большом деле, так и в пустяках. Ловкий и смелый, он пятилетним мальчиком уже забирался, бывало, в Крыму на вершину высокого кипариса и качался над пропастью. Однажды, когда дворники и конюха совещались, каким образом убить заползшую в сад необыкновенно ядовитую змею, Гурий смело подбежал к ней и разрубил ее топором. Во время корпусной жизни он никогда не сердился на упреки и шутки, даже со стороны младших. По окончании училища он, слабый в классных занятиях, вышел эстандарт-юнкером в Ахтырский полк, гдe ему пришлось подождать офицерской вакансии, тогда как в другомъ полку он был бы произведен скорee. Гурий так любил лошадей, что, краткий в своих письмах домой, писал обыкновенно: «Мы и лошади здоровы», а часто даже «Лошади и мы здоровы». В дрессировкe лошадей он дошел до такого совершенства, что приучил лошадь держать в зубах надеваемое им пальто, что и запечатлено на одной любительской фотографии.

Гурий не мог видеть равнодушно ничего, что ведет людей постепенно к гибели. Выше было уже говорено о том, как он, сторонник кавалерийских традиций, будучи сам юнкером младшего курса, вырвал у юнкера старшего курса колоду карт. Сохранились письма к нему уже отслуживших солдат. Они благодарят его, что он удерживал их от пороков. А вот письмо и офицера:

- «В Б... пробыл девять дней, и пребывание в нем помню смутно, так как целые дни был пьян и играл в азартные игры: всегда, когда сажусь, вспоминаю тебя. Ты ведь меня удерживал от этих игр и пьянства. Сожалею, что некому теперь меня поудержать». Вот прямое признание того, как важно для слабых людей, чтобы около них были добрые и заботящееся о них товарищи. И младших двух братьев своих Гурий всегда оберегал, чтобы никто не совратил их с нравственного пути. В своей сострадательности к чужому горю Гурию случалось проводить ночи не только у больного товарища, но у больной чужой лошади.

Как к человеку весьма доброжелательному и опытному во всем, что касается людей и полковой жизни, офицеры обращались к Гурию за советами, и молодежь называла его «дядько». Замечательно, что и отца его Аркадия Аркадьевича товарищи и братья тоже называли «дядька». Гурий много лет был начальником учебной команды и достиг блестящих результатов в подготовке унтер-офицеров. Когда же введена была пика, начальник дивизии поражался успехами ахтырской учебной команды и советовал начальникам учебной команды других полков посмотреть ахтырскую.

Превосходный наездник, Гурий принимал участие на скаковых состязаниях в Вене, где брал высокие призы. Существует его карточка, на которой он изображен перелетающим над крышей хаты. Ему приходилось падать, и от сотрясения повредил себе слух. В виду его полезности для службы, он тем не менее продолжал служить, но ослабление слуха его сильно удручало и придавало ему выражение грусти. Когда он умирал, это выражение сошло с лица, и хотелось спросить: «Ты теперь слышишь?»...

Третий брать Лев Панаев, бывший фельдфебелем в родном корпусе, послужив в полку, определился на некоторое время сменным офицером Николаевского кавалерийскаго училища и имел на молодежь несомненно сильное влияние. Ее покоряла молодому офицеру его привязанность к ней и желание ей добра. В его дневнике сохранились некоторые штрихи, которые ярко выставляют его отношениe к этой молодежи. Вот, например, он однажды с юнкерами своей смены отправляется на бал в один из институтов и при этом вспоминает, как ездил на такие балы и сам в качестве юнкера. Поведение юнкеров на этом балу приводит его в восхищение. Они со всеми приветливы, танцуют неутомимо и рыцарски оказывают внимание одинаково барышням хорошеньким и некрасивым. Когда пришла пора ужина, они позаботились, чтобы заняла места раньше всех другая молодежь гражданских учебных заведений, и тогда лишь разместились сами.

У него было несколько юнкеров, которые особенно близко приняли к сердцу его взгляды, и служба которых его особенно интересовала. Один из них был юнкер Алексеев, сын генерала, возвысившегося до видного поста нашего верховного главнокомандующего. Панаев в таких восторженных выражениях говорил молодому юнкеру о своем любимом Ахтырском полку, что возбудил в нем желание выйти в этот полк. Для Панаева не могло быть ничего приятнее, как обогащение полка выдающимся офицером с идеальными взглядами, но родные желали видеть его в одном из гвардейских полков. В молодом человеке шла борьба, и Панаев заботливо и чистосердечно судил самого себя, не оказал ли он на юнкера Алексеева в выборe полка какого-нибудь нравственного давления, и, тщательно исследовав дело, оправдал сам себя. Без всякого послабления дисциплины он был для юнкеров тем, чем единственно и надо быть в таком положении, заботливым, глубоко преданным их интересам старшим товарищем.