В этой семье, гдe все её члены были издавна военными, естественный ход был в корпус, и братья один за другим вступили во второй Петроградский кадетский корпус, расположенный в великолепном, громаднейшем старинном здании на Петроградской сторонe. Сложно то чувство, с которым мальчик с рук ласковой матери, из уюта семейных комнаток, вступает в громадное каменное здание, гдe ему придется провести все свое отрочество и часть юности в обществе посланных ему судьбою сверстников. В каком отношении станет он с начальством, учителями, товарищами, как будет усваиват себе преподаваемые предметы, втянется ли в разумные требования дисциплины, пойдет ли его общее развитие постепенным здоровым путем? Но первые часы и дни, проведенные в шумном и многолюдном учебном заведении мальчиком, пришедшим из тишины домашнего крова, полны для него, конечно, какой-то жути и неопределенности.
В одном из корридоров второго корпуса висит список с известной картины русского художника «Отъезд кадета в корпус»: в небогатой гостиной с кипящим на столе самоваром отставной полковник с женою отпускают сына; в дверях старая экономка или няня с мешком в рукe, в котором, верно, запрятано много гостинцев. Отец курит трубку, мать, сидя в кpecлe, обняла сынка в черной шинели с башлыком; мальчику, видно, не хочется уезжать из домашнего уюта, а матери еще тяжелee, чем сынку. И сколько вот таких матерей грустит в этой необходимой разлуке. Как молятся они за своих детей, чтобы оградил их Бог от дурного товарищества, дурных примеров, послал им разумениe учения, воспитал в них хороших и добрых людей... И грех, кто во время понял великость святость материнской любви для того память о матери была и в школьные годы и на протяжении всей жизни великой спасающей силой. Эта память, в ту минуту, как слабеет воля, готовая склониться к плохому поступку, к нечистому делу, вдруг на краю гибели останавливает человека. И, если бы мы чаше думали о своих родителях, о том, что светлою жизнью своею мы должны дать им награду за все перенесенные ими для нас жертвы, жизнь бы наша стала лучше. Счасливы тe, кто до конца хранили к своей матери то чувство, с которым детьми прижимались к ея груди и кому не в чем себя упрекнуть, когда закроются навеки глаза, смотревшие на нас с тою любовью, какой больше никогда уже не встретим. И в минуту страшного боя чей образ встанет пред нами с особою силою, и где будем искать защиты:
Дам тебе я на дорогу
Образок святой.
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой.
Да, готовясь в бой опасный,
Помни мать свою.
Вот, братья Панаевы весь свой жизненный путь прошли с живою памятью в сердцe о матери, всегда оглядывались на светлые для них образы своих родителей, и поэтому путь их жизни был такой светлый и правый. Борис Панаев вступил в корпус таким, каким бывают в его лета немногие – вернее, каким в его лета почти никто не бывает. Он был уже маленький сложившийся человек, с определенным мировоззрением. Происходя из военной семьи, он, конечно, не мог оставаться равнодушным к тем воспоминаниям воинской славы, какими полон второй кадетский корпус, это место, где воспитались и откуда выпорхнули полные сил душевных и жажды славы такие птенцы, как бессмертный победитель Наполеона генерал-фельдмаршал князь Михаил Илларинович Голенищев-Кутузов-Смоленский, как действовавшие при полном сочувствии этого старого их однокашника знаменитые pyccкиe партизаны отечественной войны Сеславин и Фигнер.
Сколько мыслей в героически настроенном мальчикe должен был возбуждать образ великого полководца с рукою, которая движением своим двигает вперед победоносные полки, какою чудною музыкою для слуха его звучал список тех русских побед: в достижении которых Кутузов участвовал или подчиненным или командующим генералом: Шумла, Очаков, Бендеры, Измаил, Рущук, Бородино, Тарутин, Малоярославец, Вязьма, Красный. Дух бессмертен и не разрушаем. И, быть можеть в глухую ночь тень старого фельдмаршала появляется в тех старых залах, где он бегал живым восприимчивым мальчиком, и, всматриваясь в души спящих в рядах дортуаров кадет, навевает им видения битв и распаляет в сердцах их жажду военных подвигов.
Среди толпы сверстников одни подчиняются влиянию товарищей; иные живут обособленно, не сливаяся с товарищеской средой и не влияя на нее; третьи, с наиболее сильным характером, подчиняют товарищей себе. Таким же был и Борис Панаев. Как помнят его сверстники, он явился в корпус здоровым рослым для своих лет мальчиком с умным одухотворенным и привлекательным лицом. За его прямой характер без грани, какой-нибудь фальши товарищи его любили, причем он ни в ком решительно не заискивал, и во всем поступал самостоятельно, согласно своимъ взглядам.