Красавица

Я не знаю, что бы мы делали без Жэрвейна. С тех пор, как мы узнали о том, что случилось худшее, жизнь наша будто катилась с обрыва. Наша семья жила сегодняшним днем, а мысль о торгах казалась концом самой жизни. Мы плыли по волнам времени, как брошенные в море корабли, не видя горизонта. Планы Жэрвейна, которые он, после долгого обсуждения с Отцом тем вечером, в деталях объяснил нам, заставили нас задуматься. Он был терпелив насчет всего, кроме дурных предзнаменований; поощрив наши вопросы, юноша рассказал о холмистом, лесном крае, куда мы направлялись и который он так любил; его спокойный энтузиазм зажег искорки интереса в наших усталых сердцах. Мы понимали, что придется покинуть город и уехать, возможно, очень далеко от своих старых друзей и знакомых. Теперь мы знали, что будем жить в доме с четырьмя комнатами, в городе под названием Синий Холм, окруженном высокими холмами с одной стороны и лесами – с других сторон. Кажется, наша поездка могла занять от шести недель до двух месяцев. Мы уже было начали проявлять интерес к практической части путешествия, но Жэрвейн начал рассказывать о лошадях, фургонах и дорогах.

Мы с Хоуп переносили происходящее легче других. Я была младшей и не была влюблена – ну, может, только в Еврипида[2] – и, хотя я горевала вместе с отцом и Грейс, в этом городе для меня не было ничего значительного, что я любила бы настолько сильно, чтобы остаться, кроме того, что я воспринимала как должное: своя собственная служанка и все книги, которые я хотела прочитать. Я была напугана неизвестностью, с которой мы столкнулись, и нашим неведением, но никогда не боялась тяжелой работы; потерять красоту я не могла – её не было, как не было и прощания с высшим обществом; я не находила удовольствия в том, чтобы спать на чердаке и самой стирать свою одежду, но мысль об этом и не ужасала, потому как я была довольно молода и могла почувствовать вкус приключения.

Хоуп сказала мне еще несколько недель назад, что Жэрвейн планировал нанять служанку для особо тяжелой работы, а четыре комнаты – это достаточно, но слишком просторно для них двоих (хотя в нашем городском доме было восемнадцать комнат, включая бальную комнату в два этажа высотой, а еще кухни и помещения для слуг). Эти последние дни она была расстроена, но казалось, что моя средняя сестра просто подавляет свое возбуждение. Однажды начав дело, которое можно было завершить в один заход, она обычно с трудом могла закончить его: Хоуп никогда не помнила просьб или того, что нужно было возвращаться к незавершенным делам. Она призналась мне, что как-то ночью почувствовала себя виноватой, потому что была такой счастливой: это было так эгоистично с ее стороны – ощущать радость оттого, что она едет с Жэрвейном и не расстается со своей семьей.

– Не глупи, – ответила я. – Видеть тебя счастливой – это единственное, что поддерживает этих двоих.

Почти каждую ночь после того, как Грейс и Отец ложились спать, мы с Хоуп встречались, обычно в моей спальне, чтобы обсудить, как «эти двое» себя чувствовали и можно ли было сделать для них что-то ещё. Сестра же просто выплескивала свое напряжение, потому что не могла болтать рядом с Отцом и Грейс в течение дня, и непрерывно говорила о том, какой Жэрвейн замечательный.

– Кроме того, – добавила я в какой-то момент, – ты будешь сама мыть полы: вот она – самая настоящая жизнь.

– И не забудь про мешковатые фартуки, которые ты пророчила, – добавила, улыбнувшись, Хоуп.

И никто не вспомнил про гоблинов, драконов или волшебников.

Глава 2

День торгов наступил слишком быстро. Мы втроем провели его, укрывшись в комнате Грейс, которую переделали для нашей семьи на деньги от продаж имущества; дрожа в объятиях друг друга, мы слушали незнакомые голоса и шаги в наших комнатах. Отец уехал на целый день проверять записи на верфи; Жэрвейн остался за главного - разбираться со списками вещей на продажу и тех, что нужно было оставить, и он же отвечал на все вопросы.

В конце дня, молодой человек постучался к нам и мягко сказал:

– Все закончилось. Теперь выйдите и выпейте чаю.

Осталось много мебели, ведь мы пробудем в доме еще пару недель: как подсчитал Жэрвейн, этого времени хватит, чтобы полностью собраться и уехать. Но многие мелкие вещи – китайская миска отца, восточные коврики, вазы, небольшие столы, картины со стен – все ушло, и дом выглядел заброшенным. Мы втроем ходили из комнаты в комнату, держась за руки и молча подсчитывая проданные вещи, в последних лучах уходящего солнца. Дом пропах табачным дымом и незнакомыми духами.

Жэр, после того, как оставил нас на полтора часа, забрал нас из гостиной, где мы наконец-то остановились (в ней было наименее заметно опустошение), и сказал:

– Пойдем вниз, поглядим, что друзья вам принесли.