Красавица

Проливные осенние дожди давали знать о себе даже здесь, на заколдованных землях. Однажды в октябре небо весь день хмурилось, и вечером я никак не могла заснуть, а мрачные свинцовые тучи нависали все ниже и ниже над высокими башнями замка. Наконец далеко за полночь по стеклам забарабанили первые капли, но заснуть мне все равно удалось лишь под утро. Я увидела сон. В нем были мои родные, и, хотя я встречалась с ними во сне уже не первый раз, никогда прежде сон не казался таким похожим на явь.

Они завтракали — я отчетливо ощутила запах густой овсянки, которую Грейс раскладывала по мискам. За кухонным столом велись одновременно два разговора: отец с Жервеном добродушно спорили о том, как распиливать половицы, а Хоуп рассказывала Грейс, что Мелинде удалось отыскать в своих запасах зеленые нитки как раз под тот зеленый хлопок, из которого она хотела шить платье. Хоуп между делом нарезала хлеб, Грейс расставила наполненные миски, а отец передал тарелку с жареной ветчиной. Близнецы уже вовсю орудовали ложками — Ричард, держа ложку вверх ногами, с веселым хлюпаньем размазывал по дну миски кусок хлеба. Мерси старательно помогала, пока не вмешалась мама и не остановила ее, заодно перевернув ложку в руке сына.

— Я рада, что похолодало, — поделилась Грейс. — Так утомительно стоять у плиты в летнюю жару.

— Да, и я люблю осень, — поддержала Хоуп. — Особенно когда страда уже позади и все наконец-то впервые после весеннего сева переводят дух. Но какой ливень вчера ночью был, слышали? А сегодня опять ясно, распогодилось.

— Удивительно, как это нашим розам все нипочем. Даже в самый сильный ветер ни лепестка ни уронят, — пробормотала Грейс, и они с сестрой оглянулись на стоявшую посреди стола вазу с дюжиной золотистых, красных и белых роз.

— И как они аккуратно оплетают окна, — подивилась Хоуп. — Мы ведь их не подрезаем?

Грейс помотала головой.

— Что мы там не подрезаем? — встрепенулся Жервен.

— Розы. Красавицыны розы, — пояснила Грейс. — Их не надо подрезать. И самые свирепые бури, после которых по всей округе цветники лежат вповалку, им не страшны.

— А срезанные они стоят ровно месяц, свежие, словно только что с куста, а потом умирают в одночасье, — заметила Хоуп.

Жер с улыбкой пожал плечами:

— Это добрый знак, вам не кажется? Свежие, красивые цветы. Как знать, может, они и зиму перезимуют в цвету? Весь городок будет судачить.

— Думаю, они будут цвести всегда, и в жару, и в стужу, — сказал отец.

— Она снова приходила к вам во сне? — догадался Жер.

— Да. — Отец помолчал. — Скакала на Доброхоте к замку. В длинном голубом платье, а за спиной развевался плащ. Она помахала рукой кому-то невидимому. Выглядела счастливой. — Он качнул головой. — Она мне часто снится, вы же знаете. Но я только недавно заметил — совсем недавно, — что она изменилась. Меняется. Сперва я решил, что сам ее забываю, и огорчился, но потом понял — нет, она и впрямь становится другой. Сны все такие же яркие, а Красавица выглядит иной.

— В чем? — спросила Грейс.

— Не знаю. А жаль. И жаль, что не пойму, откуда берутся эти сны. Можно ли им верить?

— Мне кажется, можно, — решила Хоуп. — Вполне можно. Они как розы — посланы в утешение.

— И мне хотелось бы так думать, — ответил с улыбкой отец.

— А когда Красавица придет домой? — раздался вдруг чистый, звонкий голосок Мерси.

От ее слов, будто от камня, брошенного в пруд, сквозь который я во сне смотрела на родных, пошли круги, и я успела заметить лишь изумление и легкий испуг на лицах, прежде чем сон слетел окончательно. Первое, что я подумала, проснувшись: «Вчера я надевала голубое платье на прогулку и махала рукой Чудищу на обратном пути к замку».

За окном бледнела ясная заря. За ночь распогодилось, я не увидела ни облачка на чистом голубом небе. Не выспавшись, я долго клевала носом над чашкой с чаем, а потом медленно спустилась по лестнице и вышла в сад.

— Доброе утро, Красавица! — раздался голос Чудища.

— Доброе утро, — зевнув, ответила я. — Прости. Из-за бури почти всю ночь не спала. А потом еще этот сон под конец… — ляпнула я, не подумав спросонья, и снова зевнула.

— Какой сон?

— Да нет, нет, ничего особенного, — замялась я.

Мы как раз подошли к конюшне, и я стала выводить Доброхота. Он перешагнул через порог, навострил уши при виде Чудища и отправился искать траву посвежее. Лужайки еще не просохли после ночного ливня. Ногам в башмаках было сухо, однако подол юбки скоро промок насквозь.

— Тебе приснились родные? — прервал мой спутник затянувшееся молчание.

Я уже открыла рот, чтобы его разубедить, но передумала и кивнула, опустив глаза и качнув носком ботинка подвернувшуюся маргаритку. Та рассыпала веером дождевые капли, которые заблестели радужным нимбом.

— Тебе обязательно читать мои мысли?

— Я не читаю, — отозвалось Чудище. — У тебя все на лице написано.