Красавица

Я неохотно взяла его протянутую руку и, снова услышав, как звякнули браслеты, посмотрела наконец на себя.

— Боже милостивый! Они опять за свое! Но как… — На мне красовалось то самое серебристое королевское платье с пышной юбкой, клубящейся мерцающим туманом. Как это я до сих пор не заметила, что и волосы мои расчесались, распутались и заплелись в замысловатую прическу? Похоже, пока устои замка ходили ходуном, меня успели окунуть в ванну, смыв вместе с дорожной пылью и грязью заодно и усталость. Я почувствовала на шее подвеску с грифоном, а на ногах — туфли с высокими каблуками.

Изумленная произошедшими переменами, я попыталась высвободить руку, но мой спутник только крепче сжал ее в своей и повторил: «Пойдем».

У меня не осталось выбора. Я безрадостно поплелась за ним в галерею, где, как он и предсказывал, висело зеркало в золоченой раме, такое большое, что мы поместились в нем оба. Я подняла глаза.

В зеркале отражалась не я. Совсем не я, хотя эту юную даму тоже держал за руку кавалер в золотистом бархатном камзоле. Она была высокой — что ж, напомнила я себе, за время жизни в замке и я немного подросла. Светлые волосы ее отливали медно-рыжим, а глаза, что самое невероятное, из мутно-ореховых стали прозрачно-янтарными, с зелеными крапинками. И платье очень ей шло, несмотря на пылающие от смущения щеки. Мои, кажется, тоже горели. Завороженная, я подалась вперед. Нет, похоже, это все-таки я — знакомый изгиб бровей, означающий, что глаза под этими темными неровными дугами не верят тому, что видят. Впрочем, наблюдала я это выражение тоже только в зеркале — значит, отражение не врет. Приглядевшись, я узнала свои высокие выразительные скулы, только лицо теперь округлилось и стало более миловидным, зато один уголок губ по-прежнему задирался чуть выше другого, и рядом с ним красовалась ямочка.

— Ну что, убедилась? — спросил кавалер в зеркале.

— Не может быть, — ответила юная дама. — Это все чары, они развеются. Так не бывает.

Тогда он взял меня за обнаженные плечи и развернул к себе.

— Должен предупредить тебя, дорогая, что у нас не так много времени. Вскоре замок начнет просыпаться, и все его обитатели, обнаружив, что снова вернулись к жизни, потянутся приветствовать меня и свою новую госпожу. Все чары, которые могли бы тебе повредить, уже развеялись, а оставшиеся никуда не исчезнут. Вскоре прибудут твои родные — вместе с Робби, а если священник вовремя проснется и вспомнит, куда задевал Библию, мы сможем сыграть свадьбу сегодня же. Если пожелаешь — двойную, вместе с твоей сестрой.

Перед глазами на миг предстали родные, подъезжающие через луг к замку. Я успела заметить, что увитая остролистом живая изгородь за их спинами пропала, а распахнутые створки серебряных ворот обрамляют широкую светлую дорогу, выходящую из парка, который раскинулся на месте бывшего заколдованного леса. Хоуп скакала на гнедой кобыле по имени Сидр, а Грейс восседала на светло-золотистой, под стать ее роскошным волосам, лошади. Под седлами Жервена и Робби красовались темно-гнедые, темноногие и темноухие скакуны, а отец ехал на Одиссее рядом с Мелиндой, которая с таким же сияющим лицом, как у сестер, сидела в розовой струящейся шелковой юбке на лошади соловой масти. Все облачились в наряды, найденные в моих седельных сумках: отец — в белый с переливающимся аквамарином, Жервен — в красный с серым и черным. Величавый, словно лорд, он ехал рядом с Хоуп, одетой в зеленое платье с изумрудами цвета морской волны. Следом Грейс в золотой парче с рубинами скакала рука об руку с Робби в алом и зеленом. Он снова был здоров, счастлив и полон сил. В его волосах по-прежнему белела проседь, но и она его только красила, придавая не по годам умудренный и благородный вид.

Вслед за родными шли пешком, ехали в каретах и скакали верхом сотни людей. Своей пышностью эта процессия напоминала коронационную, и хвост ее терялся далеко в парке, среди зеленой листвы, цветов и поющих птиц.

Картинка перед глазами померкла, и я услышала голос стоящего рядом со мной кавалера:

— Я люблю тебя, Красавица. Ты станешь моей женой?

— Да, — ответила я.

Он заключил меня в объятия и поцеловал. А потом мы отстранились — по-прежнему не разнимая рук — и с улыбкой посмотрели друг другу в глаза.

Он поднес мою руку к губам, задержав ее ненадолго.

— Пойдем вниз?

Я обернулась, прислушиваясь к хлопотливым шорохам в нижних покоях. До галереи с колоннами, где мы стояли вдвоем, докатывались лишь отголоски возни и суматохи, зарождающейся в глубинах замка, однако я, кажется, различила в общем гуле знакомый шелест.

— По-моему, я слышу Лидию.

Он тоже прислушался:

— Весьма вероятно. Впрочем, ты скоро убедишься, что таких Лидий в замке хоть отбавляй. Здесь раньше заправляла целая армия экономок и горничных, одна другой заботливее. А ты, выходит, знаешь про Лидию и Бесси? — уточнил он, помолчав.

Я кивнула:

— Я подслушиваю их разговоры — каждое слово ловила — уже несколько месяцев. С того самого вечера, как потеряла сознание, — пояснила я смущенно. — Ты ведь помнишь? Когда у меня открылись глаза.

Он улыбнулся.