Красавица и ее чудовище

Не помню, как долго я пятилась, но в конечном итоге моя спина уперлась в прозрачную стену, ограждавшую площадку. От стены повеяло холодом, и меня затрясло еще сильнее. Зубы начали отбивать чечетку, а руки, обнявшие плечи, заходили ходуном. Теперь они обе были мне послушны, вот только какой от этого толк? Арацельс продолжал водить пальцами над телом Маи, не обращая внимания на мои перемещения. Похожим делом занимался и Кама, только его пациентом являлся четэри, который, как и ушастая девчонка, не подавал никаких признаков жизни. Мне почему-то казалось, что и в его состоянии повинна я. И в том, что Ринго потирает ушибленный бок, обиженно поглядывая в мою сторону, и даже в непонятном поведении Боргофа, медитирующего рядом с телом рыжей. Я! Во всем были виноваты только я и моя проклятая рука с синим рисунком на запястье. Мне стало так плохо, что слезы, обычно редкие гости на моем лице, продолжали бежать по щекам, а в груди черным комом зрело ощущение того, что я опасна для окружающих. От меня одни проблемы. А теперь и того хуже… трупы.

Первый Хранитель перестал наконец хлопотать над девушкой и, вскинув голову, посмотрел сначала на чернокрылого, а затем на меня. Такой мрачный-мрачный взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Неужели поздно? Или все-таки нет? Я заглянула в его глаза и внутренне сжалась от эмоций, которые там плескались. Да и чего, собственно, я ожидала? Понимания, сочувствия? От кого? От мужчины, с которым мы пары фраз без нервотрепки сказать не можем? А теперь он вообще свернет мне шею, дабы избавить общество от угрозы в моем лице. И, судя по виду, с которым Арацельс отошел от стола и направился ко мне, именно так он и намерен был поступить.

– Я… я не хотела. Она… рука… она сама… – Мои сбивчивые оправдания тут же иссякли. Он приближался, я отступала, скользя полуобнаженной спиной по невидимой преграде магического купола. Волны холода разбегались по коже, да и на душе было не жарче. – Я, правда, не хотела! Это…

Слова застряли в горле, когда он резким движением оттащил меня от края площадки и, чуть развернув, привлек к себе, а потом, крепко сжав, проговорил куда-то в макушку:

– Ты не виновата.

Сердце испуганно стукнуло и замерло, а тело, угодив в плен мужских объятий, почему-то стало безвольным и податливым, наотрез отказавшись сопротивляться. К чему дергаться, когда от его близости так тепло и спокойно, словно я попала в защищенное от всего место, где мне по-настоящему хорошо и почти нестрашно. Не за себя – за других.

Какое-то время я просто тихо всхлипывала, уткнувшись носом в его грудь. А он гладил меня по спине и молчал. Наконец ко мне вернулась способность говорить.

– Она… Мая… – едва слышно прошептали соленые от слез губы.

– Жива, – коротко ответил он, не дожидаясь, пока я выскажу свою мысль до конца.

С души будто камень свалился, а в груди снова застучало. Тук-тук-тук… быстро и радостно, громко и взволнованно.

– Ей очень плохо?

– Уже нет. Не переживай, она скоро очнется.

Я буквально физически ощутила, как уходит тяжесть навалившейся вины, как возвращается способность нормально мыслить и как неохотно отступает такая противная черта характера, как самобичевание. Я никого не убила. Не убила! Господи… как же хорошо.

– А Смерть?

– Раз Мая жива и практически здорова, ему тоже ничего не угрожает.

Вот это новости! Теперь понятно, почему они не отправили девушку восвояси. Четэри как-то связан с ушастой. Нехило так связан, раз потерял сознание в тот же миг, что и она.

Чуть отстранившись, я попыталась выглянуть из-за плеча блондина, чтобы убедиться в правоте его слов. Особой свободы мне, естественно, не дали. Впрочем, я против этого и не возражала. Зато все, что увидела перед тем, как вернуться под защиту сильных рук, успокоило и обрадовало. Белокрылый сидел на земле и о чем-то тихо переговаривался со своим черноволосым лекарем, а очнувшаяся Мая рассеянно натягивала капюшон, пряча под ним прижатые к голове уши вместе с торчащими в разные стороны волосами. При взгляде на это грустное создание мне опять стало не по себе.

– Рука… она отказалась подчиняться и…

– Ш-ш-ш, – раздалось над ухом, а объятия стали еще крепче.

Арацельсу отчего-то приспичило в благородном порыве вжать меня в себя. До боли в мышцах, до хруста в костях… до моего жалобного вскрика от переизбытка силы. Ладони мужчины дрогнули, ослабляя хватку, и я снова смогла нормально дышать. Вдох – выдох – вдох… экстремально, но… до чего же приятно. Качнув головой, я попыталась прогнать прочь неуместные мысли и сосредоточилась на беспокоящем меня вопросе:

– Ты знаешь, почему это случилось?

– Догадываюсь.

– А поделиться соображениями? – Я подняла голову, чтобы посмотреть на него, но тут же снова уткнулась в гладкую ткань мужской рубашки. Хорошо еще, что без каблуков я ему чуть выше плеча. Потому что встречаться с этими пылающими красными кострами посреди золотого моря глаз как-то страшновато.