— Ну что ж… — Он облокотился на стол и посмотрел Грейс в лицо. Две пары глаз — зеленые и синие — обменялись долгим изучающим взглядом. — Как вы думаете, сейчас я серьезен?
На мгновение Джеку показалось, что Грейс готова ответить, но она лишь улыбнулась, легко и безмятежно.
— Я не знаю.
— Вы разочаровали меня, мисс Эверсли.
Все с той же ангельской улыбкой она вернулась к еде.
— Я не могу взять на себя смелость судить о вещах, не предназначенных для моих ушей, — прошептала она.
Джек не смог удержаться от смеха.
— У вас весьма изощренное чувство юмора.
Казалось, комплимент пришелся ей по душе, словно мисс Эверсли долгие годы ждала подобной похвалы. Но прежде чем она успела что-либо произнести (если, конечно, она пожелала бы ответить), очарование их уединенной беседы было нарушено грубым вторжением герцогини. Старуха прошествовала к столу, по пятам за ней с несчастным видом плелись две горничные, обе выглядели вконец истерзанными.
— Что тебя так рассмешило? — потребовала ответа герцогиня.
— Ничего особенного, — ответил Джек, решив избавить Грейс от необходимости поддерживать разговор. За пять лет службы у герцогини бедная девочка заслужила небольшую передышку. — Я наслаждался очаровательным обществом мисс Эверсли.
Герцогиня смерила компаньонку и внука недоверчивым, колючим взглядом.
— Мою тарелку, — отрывисто бросила она.
Одна из горничных метнулась к сервировочному столу, но старуха остановила ее окриком:
— Предоставьте это мисс Эверсли. — Грейс молча встала, а герцогиня повернулась к Джеку: — Она единственная, кому удается сделать все так, как надо. — Герцогиня сокрушенно покачала головой и фыркнула, недвусмысленно выражая свое мнение об умственных способностях слуг.
Джек не ответил, решив, что к данному случаю как нельзя лучше подходит излюбленное изречение его тетушки: «Если не можешь сказать ничего приятного, лучше промолчи».
И все же его одолевало искушение произнести похвальную речь в защиту слуг.
Грейс вернулась с тарелкой в руках. Поставив ее на стол перед герцогиней, она точно рассчитанным движением повернула ее так, чтобы яйца оказались ближе всего к вилкам.
Джек наблюдал за этим священнодействием сначала с любопытством, а затем с восхищением. Тарелка герцогини была разделена на шесть одинаковых секций, формой напоминающих клинья, и в каждой из них лежала своя закуска. Эта своеобразная композиция была исполнена с поразительной аккуратностью. Ни одного некрасивого потека или небрежно уроненного кусочка. Даже голландский соус на кружочках яйца лежал безупречно ровными завитушками.
— Это подлинный шедевр, — объявил Джек, наклоняясь вперед. Ему показалось, что Грейс написала соусом поверх яйца свое имя.
Мисс Эверсли метнула в его сторону красноречивый взгляд.
— Это солнечные часы? — спросил Джек с самым невинным видом.
— О чем ты? — проворчала герцогиня, взяв в руку вилку.
— Нет! Не разрушайте эту красоту! — воскликнул Джек, с трудом удерживаясь от смеха. Однако герцогиня уже вонзила вилку в дольку печеного яблока. — Как вы могли! — укоризненно проворчал Джек.
Грейс отвернулась, скрывая улыбку.
— Какого черта? Что ты несешь! — возмутилась старуха. — Мисс Эверсли, почему вы отвернулись к окну? Может, вы мне расскажете, что тут болтает мой внук?
Грейс повернулась, прикрывая рот рукой.
— Я даже не представляю себе.
Глаза герцогини недоверчиво сузились.
— Думаю, вы знаете.
— Уверяю вас, — возразила Грейс. — Мне нечего сказать. Вашего внука трудно понять, никогда не знаешь, что он имеет в виду.
— Никогда? — отозвался Джек. — Вы судите слишком поспешно. Мы едва знакомы.
— А кажется, что довольно давно, — заметила Грейс.
— Интересно, — задумчиво пробурчал Джек, — почему у меня такое ощущение, будто меня только что оскорбили?
— Если бы тебя оскорбили, ты бы не сомневался, а знал точно, — отрезала герцогиня.
Грейс удивленно повернулась к ней:
— Вчера вы говорили иначе.
— А что она говорила вчера? — поинтересовался мистер Одли.
— Он один из Кавендишей, — непререкаемым тоном изрекла герцогиня, считая, что этим все сказано. — Мы другие, — снисходительно добавила она, не доверяя, по-видимому, умению Грейс строить логические умозаключения.
— Общие правила здесь неприменимы, — пожал плечами Джек и подмигнул Грейс, когда герцогиня отвернулась. — Так что же ее светлость говорила вчера? — повторил он свой вопрос.
Грейс сомневалась, что сумеет в точности передать слова герцогини, вдобавок вчерашний разговор оставил у нее неприятное чувство, но было бы невежливо дважды уклониться от ответа.
— Мадам говорила, что оскорбление — тонкое искусство, доступное лишь немногим, и высшее мастерство в том, чтобы не дать жертве почувствовать себя оскорбленной. — Она покосилась на герцогиню, ожидая, что та захочет ее поправить.
— Жертве не дано оценить красоту игры, — ехидно заметила герцогиня.
— Значит, тот, кто оскорбляет, наслаждается своим триумфом в одиночестве? — спросила Грейс.
— Ну, разумеется. А если даже стрела достигла цели, какая разница? — Герцогиня презрительно фыркнула и принялась за завтрак. — Мне не нравится этот бекон, — громко пожаловалась она.