Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой

Мое платье было сшито из достаточно плотной ткани темного практичного цвета, только вверху, у самой шеи и плеч, я не устояла и позволила себе вшить тонкий кусок легкой ткани, подаренный мачехой. Она была светлого цвета и сейчас, намокнув из-за сотворенной мной самой влаги, стала прозрачной и обнажила слишком много — ложбинку груди.

Это было неприлично, даже по деревенским меркам, что уж говорить об аристократических, которые были приняты в академии.

— Если вы не возражаете, ректор Стортон, — цеременно начала я, не отрывая ладони от горла, — я бы предпочла вернуться в свой будуар или в подвалы, чтобы закончить отработку.

Я направилась к двери и, уже когда до нее оставалась всего пара шагов, прямо перед моим лицом мелькнула стремительная тень, как будто дикий зверь прыгнул, охотясь.

— Вы никуда не уйдете, Танг, — рыкнул ректор, загораживающий от меня вожделенную дверь.

Я снова сжала руки в кулаки, но приказала себе успокоиться. Нужно быть хитрее.

— Лаура Уортон, выпалила я. Она влюблена в вас, вы разве не знали? Уверена, она будет только рада… — Я замялась.

Ректор скривился, как будто ему под нос сунули что-то несвежее. Пушистое ухо нервно дернулось.

— Танг, я уже упоминал, что проклятья — точная наука. Создавая ограничение, вы вложили в него слова — «в чудовище нужно влюбиться» и «нужно отдать самое дорогое», как вы сами сказали.

— Лаура Уортон…

— В ОГРАНИЧЕНИИ ВЫ НЕ ВЕЛИ РЕЧЬ О ЛАУРЕ УОРТОН! — зарычал он, а затем, помолчав, добавил: — Уннер, — он впервые назвал меня по имени, и я вздрогнула, — формула вашего проклятья вышла очень простой и, к сожалению, действенной — в значительной части благодаря четкому ограничителю. «Нужно влюбиться». Не «девушка должна влюбиться», не «Лаура Уортон» должна влюбиться.

— Я не понимаю…

— Только вы можете снять проклятье Танг, — устало вздохнул ректор. — Ограничитель относится только к вашим действиям и к вашим чувствам. — Он опять скривился, и нижние клыки, длинные, выступающие вперед, стали видны еще сильнее. — Должен признаться, это весьма изящный ход и весьма нетривиальный.

— Но… — начала я. — Это же…

То есть что, я должна в ректора влюбиться? В него? Я окинула взглядом чудовище. Да ни за что! И дело было не только в клыках и в гриве, дело было в высокомерии, в слепоте и в том, что я ненавидела ректора Стортона до зубового скрежета после того, как он меня унизил.

Да что вообще можно найти в нем привлекательного? Тем более — влюбиться. Какая глупость. Влюбляться могут только такие наивные девушки, как Лаура Уортон или Ирма — те, которые мало представляют собой, кто такие мужчины. Влюбиться могут только девушки, которых не зажимали за углом таверны, кого не выставляли на посмешище перед всей академией, к кому не относились как к пустому месту. Я никогда не влюблюсь. Тем более в ректора Стортона, самодовольного, высокомерного и презирающего меня.

— Учитывая, что я слышал сегодня в коридоре, — тем временем произнес он, — осталась одна деталь — отдайте мне то, что считаете самым дорогим. И можете быть свободны.

Я вздернула подбородок. Конечно, только платье постираю! Несмотря на то, что я ничего не собиралась ректору Стортону отдавать, в голове замелькали мысли. Если бы пришлось — то что из того, чем я владею, я могла бы назвать самым дорогим? У меня было не так уж много вещей: несколько платьев, учебники, сумка, старый гребень для волос… Я сама и то, что в чем ректор Стортон, по его словам «заинтересован не был» и что все еще было при мне, несмотря на настойчивые приставания Джимми, Томаса Морвеля и некоторых других мужчин.

— Я понятия не имею, что вы слышали в коридоре, сэр, — вскинув подбородок, произнесла я, — однако хочу заметить, что подслушивать чужие разговоры неприлично.

— Вы говорите мне о приличиях, Танг? — вздернул брови Стортон.

Только сейчас я заметила, что из бровей вверх торчат тонкие и длинные белые волоски — как у кошки.

— Вы сказали, что влюблены в меня, — рыкнул ректор. — Собственно, удивляться тут нечему, поэтому перейдем сразу ко второй части — отдайте мне то, что считаете самым дорогим.

Неудивительно? Нет, серьезно? Кто-то может влюбиться в этого… этого… нахала⁈ И самое вопиющее — он в это верит?

— Я такого не говорила! — возмутилась я.

— Но имели в виду.

Я досадливо нахмурилась и отбросила на спину волосы — их вдруг оказалось слишком много, и это почему-то разозлило меня только сильнее. Вспомнился экзамен, то, как ректор меня обнимал и как в этот момент колотилось сердце, вспомнилась протянувшаяся через все небо радуга.

Стало до глупого обидно.

— Вы сказали, что хотите меня на себе женить и не можете дождаться занятия. Собирались бежать в комнату за пудрой.

На лице ректора проступила брезгливость, и я удивилась богатству мимики его нового облика.

Внезапно на плечи навалилась ужасная усталость. Я снова перекинула волосы на плечо и принялась теребить одну прядь — дурацкая привычка, от которой я никак не могла избавиться.

— Я так сказала из-за Ирмы, — призналась я. — Вы здесь не при чем.

— Хватит пудрить мне мозги, Танг! — рыкнул ректор.