Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой

Кто-то огромный и теплый обнял меня за плечи, от этого неожиданно стало еще больнее.

А потом все исчезло.

Когда я в следующий раз пришла в себя, я лежала на чем-то мягком. Попыталась открыть глаза и не смогла, как будто все лицо мне залепило что-то, похожее на медузу. Мне показалось, что я не могу дышать, я подняла руку, дотронулась до щеки и вскрикнула от боли.

— Уннер! Уннер, стойте! Подождите, не двигайтесь!

Слова доносились до меня как будто через слой ваты, а потом чьи-то аккуратные руки взяли меня за запястья и опустили их вниз.

— Уннер, вы меня слышите?

Я дышала так тяжело и шумно, что слова казались совсем тихими.

— С вами все в порядке. Все хорошо, слышите? Уннер! Вы в Стортон-холл. У вас произошел всплеск стихийной магии. Вы наколдовали молнию, которая угодила в чайный сервиз. Чайник взорвался, вас окатило кипятком и осколками. Помните это? Сейчас все хорошо. На вас повязки от ожога. Слышите?

Я медленно кивнула. Ректор Стортон, вот, чей это голос. И вот, чьи огромные пушистые руки меня держат. Я действительно все вспомнила. И свою злость, и то, что вокруг начинал сгущаться воздух и пахло странно, резко, как перед грозой.

— Мое лицо?..

Только сейчас я поняла: то, что я приняла за медузу, было, наверное, повязками.

— Все хорошо, — мягко (ого! не думала, что он так умеет) ответил ректор Стортон. — Это волшебная мазь Дрангура. К утру от ожога не останется и следа, ваша красота не пострадает.

Я засмеялась, так глупо прозвучали его слова.

— Только не говорите мне про это.

— Почему? Вы очень красивы. Хотя я и не должен замечать, вы ведь адептка.

Глава 27

Ректор Стортон считает меня красивой? Слышать это почему-то было приятно. Можно было притвориться, что это сказано просто так. Просто мужчина сказал мне комплимент. Как будто я обычная девушка. Как Лаура, например, или Ирма.

Ну и глупости лезут в голову!

— Грубить, значит, можно, а называть красивой — нельзя?

Хотя учитывая повязки на лице, вопрос красоты в данный конкретный момент оставался открытым: если мне обожгло лицо кипятком… представляю, что сейчас происходит с моей кожей.

Внезапная мысль пробрала до самых костей.

А что, если я теперь никогда не смогу видеть? Хотелось снять с лица повязки и немедленно проверить, но было страшно.

Неожиданно ректор Стортон рассмеялся.

— Грубить Танг, это обязанность ректора.

— В каком смысле?

— Так говорил мой предшественник, Бен. Бен Тернер.

— Вы знали ректора Тернера?

— Разумеется.

— А что с ним случилось? — затаив дыхание, спросила я.

Ответил ректор Стортон после долгой паузы:

— Хотелось бы мне знать, Танг. Очень хотелось.

Как это понимать? Что ж, в отличие от призрака, ректор Стортон умеет врать — нельзя забывать об этом.

Он замолчал и погладил меня по руке. Только сейчас я осознала, что его широкая покрытая шерстью лапа все это время касалась моей ладони, только очень мягко, едва заметно. Твердый палец с острым кончиком когтя прошелся вдоль тыльной стороны ладони до самого запястья, а затем — обратно вверх, к костяшке указательного пальца.

От этого меня пробрало дрожью.

Я тут же отдернула себя и запоздало осознала, что лежу… в его кровати? Во имя всех святых, надеюсь, это хотя бы гостевая спальня! Какой стыд.

Должно быть, ректор Стортон подумал о том же, потому что я услышала, как он встает.

— Не смею больше вам досаждать, адептка. Отдыхайте, набирайтесь сил. Если что-то будет нужно — позовите Дрангура по имени, он…

— Нет! — Я вцепилась в широкую лапу изо всех сил. — Не оставляйте меня тут одну!

Это прозвучало жалко, но я ничего не могла с собой поделать, от страха меня почти начало потряхивать. Темнота, невозможность видеть и…

Ребята в деревне однажды решили так пошутить. Подкараулили меня вечером, накинули на голову пахнущий мукой мешок, связали веревкой руки и ноги, а потом решили закинуть в море.

«Если выплывет — значит, она точно отродье низвергнутых», — сказал Рыжий Колин.

До моря они меня недонесли — испугались, что попадет от старосты, и передумали, но развязывать тоже побоялись. Так и бросили посреди дороги, где я пролежала до самого утра без возможности освободиться. Еще и ливень пошел — сейчас я понимала, что это, видимо, я сама его вызвала. Хорошо еще, что не подожгла веревки! Та ночь была самой страшной в моей жизни, а криков моих никто из взрослых не слышал из-за разыгравшейся бури.

— Танг… Танг, вы вся дрожите, с вами все в порядке? Во имя всех святых, Танг! Успокойтесь, я никуда не ухожу.

Макушки коснулась огромная тяжелая лапа, вторую я сжала пальцами, как тисками. Скоро мне будет за это стыдно, но сейчас я вряд ли могла соображать.

— Простите. Я просто… просто…

— В детстве я тоже боялся темноты, Танг, — мягко ответил ректор Стортон. — В этом нет ничего стыдного. — Он помолчал. — Танг, дышите. Вместе со мной, медленно. Иначе сейчас затопите все поместье. Или сожжете. Сколько же в вас магии? Клянусь фундаментом этого дома, даже во мне меньше!

Я изо всех сил старалась успокоиться, потому что — нельзя, чтобы ректор Стортон все обо мне понял.