Красавицы Бостона. Распутник

– Милая. – Я достал самодельную сигарету из жестяной коробочки, что лежала в кармане, сунул ее между губ и закурил. – Очень немногое в жизни находится в твоей власти. Делая вид, будто это не так, ты лишь обрекаешь себя на жестокое разочарование. Если ты и впрямь не хочешь играть по правилам простых смертных, свяжи свою судьбу с моей.

– Здесь нельзя курить, придурок. – Эммабелль бросила недоеденный бургер на тарелку и пристально уставилась на бармена, желая узнать, как он поступит.

– Реальность диктует иное. – Я мог нагадить прямо на барную стойку, и никто бы даже глазом не моргнул. Я повернулся к бармену, выдохнул струю дыма прямо ему в лицо и процедил: – Не правда ли, Брайан?

– Да, милорд. Только я Райленд. – Он склонил голову.

Белль скептически меня разглядывала.

– В чем подвох?

– Никакого подвоха. Уважение выказывают к тем, кто рожден в уважаемой семье.

– И таков твой самый сильный аргумент, Эйнштейн? Потому что я совершенно не желаю иметь отпрыска, такого же высокомерного и избалованного, как ты.

Я добродушно ухмыльнулся (ведь мы оба знали, что это полная чушь) и сказал:

– Назови свою цену.

– Для начала перестань называть ее просто «ребенок».

– Откуда ты знаешь, что у тебя родится девочка? – Меня это здорово позабавило. Никогда не воспринимал Эммабелль как эмоциональную, мечтательную женщину. Век живи, век учись.

– Просто знаю.

– Ну так что? – коротко спросил я. – Мы будем создавать самого генетически одаренного человека на свете или что?

Белль встала, прихватила свою дизайнерскую сумку из секонд-хенда и показала мне средний палец.

– Или что. Найди другую женщину, которая станет для тебя маткой по найму. А я буду напиваться, пока этот разговор не сотрется из сознания. Он вообще не заслуживает места в моем сером веществе.

Она ушла, оставив меня с неоплаченным счетом, затеей, которая нравилась мне все больше, и с дюжиной оставшихся без ответа звонков из Англии. А еще с расстроенной Эллисон Косински, которая полвечера простояла возле дверей моей квартиры на высоких каблуках и в пальто на голое тело… ожидая, что ее трахнут.

Вот незадача.

Третья

Белль

Четырнадцать лет

Первую любовь называют самой болезненной.

Теперь я начинаю понимать почему.

Кажется, будто я падаю прямо в океан.

Не прыгаю бомбочкой, нет. Скорее врезаюсь в него плашмя. Ну, знаете, когда столкновение с поверхностью ощущается, как удар о бетон.

Мне ужасно больно.

Больно смотреть в его карие глаза. Больно оттого, как они вспыхивают, когда мы встречаемся взглядом в коридоре или в классе.

Больно, когда он смеется, и я чувствую, как от его смеха все внутри дрожит, а потом ощущаю, как по телу разливается счастье, теплое и липкое, словно мед.

Больно, когда я вижу, как с ним разговаривают другие девчонки, и мне хочется схватить их за плечи и ПРОКРИЧАТЬ, что он мой. Потому что так и есть. Вот почему он бережет свои улыбки, взгляды и игривые движения бровью только для меня.

Не знаю, нормально ли испытывать такие чувства. Будто только у этого парня есть ключ к моему настроению.

Самое странное… что это совсем на меня непохоже. Я не схожу с ума по парням. Я скорее… сама как сумасшедший мальчишка.

Пацанка. Проказница. Вечно замышляю какую-то пакость. Устраиваю розыгрыши, лазаю по деревьям, упрашиваю маму, чтобы разрешила мне погулять подольше и поиграть несколько лишних минут перед обедом. Я впервые столкнулась с чувствами, которые никак не связаны с моей семьей.

Я еще никогда не влюблялась. Поэтому не могу сказать, нормально ли испытывать подобные чувства. Будто он носит мое сердце в кармане.

Одно я знаю точно.