Красавицы не умирают

Екатерина Павловна, по ее собственным словам, жале­ла, что не родилась мужчиной. Это преградило ей дорогу на арену военных действий. Но, будучи человеком не слов, а дела, она внесла свою лепту в организацию сопротивле­ния Наполеону. Была создателем тверского ополчения, взяв на себя и материальные издержки, и организацион­ные хлопоты. По отзывам современников, «блистательный и резкий ум» Екатерины Павловны выдвинул ее в немно­гочисленные ряды тех, кто ратовал за партизанскую войну, кто не боялся дать оружие в руки каждому, способному свести счеты с врагом. Траурную черную одежду Екате­рина сняла только тогда, когда русские вошли в Париж.

26 августа 1812 года, в день Бородинской битвы, ког­да был смертельно ранен Петр Иванович Багратион, Ека­терина родила второго сына. Мальчика назвали Петром...

Багратион был уже погребен, когда Екатерина получи­ла письмо от императора, где ни словом не было упомяну­то о заслугах генерала-героя перед Отечеством. Напротив, Александр I писал о «грубых ошибках» Багратиона, став­ших, по его мнению, «отчасти причиной наших неудач».

Неужто прогулки сестры с подозрительным генералом в Павловске не забылись?

Недолгую жизнь — всего тридцать лет — прожила Екатерина Павловна. Жребий ее был не слишком счастлив: вдовство, безрадостное второе супружество с принцем Вюртембергским, жизнь на чужбине, в разлуке с родиной, кото­рую так любила. Похоронили ее в Штутгарте.

За две недели до смерти к ней заехал повидаться брат, Александр I. Это было похоже на последнюю улыбку судьбы. Напоминание о России, юности, надеждах и меч­тах, которым не суждено было сбыться. Там оставался Павловск и его аллеи, по которым она бродила с генера­лом в золотых эполетах, как будто спеша наговориться с ним на всю оставшуюся жизнь.

 Три Екатерины не принесли счастья. Они лишь при­коснулись к большой громоподобной судьбе и, словно чего-то испугавшись, поспешили отойти в тень. Как жаль! Как жаль...

Наверное, у этих женщин было особое предназначение: дать возможность «воину Петру» почувствовать себя лю­бящим, а значит, познать мудрость и полноту жизни. Кто же осмелится сказать, что это — малость?

ПОРТРЕТ ИЗ МУЗЕЯ ОРСЭ

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,
Что говорит не с чувствами — с душой;
Есть что-то в ней над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.
Как сладкое душе воспоминанье,
Как милый свет родной звезды твоей,
Какое-то влечет очарованье
К ее ногам и под защиту к ней.

Е.Баратынский

...Я наблюдала: мимо нее не проходил никто. Как и всякая красавица, эта женщина притягивала взгляд, но в отличие от живой — к ней можно было подойти и разглядывать сколько угодно. Так и делали. Вездесущие японцы окру­жили большой, почти в человеческий рост, портрет, уткну­лись в табличку и тем, кто не мог подойти ближе, восхи­щенно передавали: «Барби, Барби!..»

Я усмехалась про себя, вспоминая резиновую куколку с гнущимися так и сяк ногами-руками, которую любит наша женская малышня. Мне хотелось сказать им: «Никакая она не Барби, а Варвара... Это совсем другое дело». Бог знает, отчего было приятно, что возле Варвары туристический на­род со всего мира суетится, головами покачивает, фотогра­фирует и ей здесь, на берегах Сены, не особенно одиноко.

Казалось, что мы с красавицей из музея Орсэ поверх голов заговорщически переглядываемся: мол, знай наших! В конце концов, мы с ней — свои люди. Но уйти просто так, узнав одно лишь имя, я не могла.

                                           Варвара Дмитриевна Римская-Корсакова

В научном отделе мне, правда, сказали уклончиво: нет, ничего особенного о ней не известно, кроме того, что дама эта, по фамилии Римская-Корсакова, была очень ориги­нальной. В том смысле, что давала пищу для разговоров, коих в Париже о ней ходило во множестве.

* * *

Дома — и это справедливо — мне удалось узнать о му­зейной незнакомке куда больше.

Девичья фамилия Варвары Дмитриевны Римской-Корсаковой — Мергасова. Это костромской дворянский род. Ничего более конкретного о волжских родственниках парижской красавицы неизвестно. Зато семья, куда она во­шла невесткой, в истории русской культуры очень заметна.

Мария Ивановна Римская-Корсакова нам уже знако­ма. Ее младший сын Сергей женился на двоюродной сест­ре Александра Сергеевича Грибоедова, Софье Алексеевне. Грибоедов хорошо знал всех Корсаковых. Он списал с них многих героев «Горя от ума», а Софья Алексеевна, по не­которым сведениям, стала прототипом главной героини пьесы — тоже Софьи.

Вот у этой-то четы в 1829 году родился сын Николай, которому назначено было стать супругом нашей красави­цы. Супруг — дело серьезное, и о Николае Сергеевиче, стало быть, надо сказать особо.