Красавицы не умирают

Два часа под улюлюканье толпы Шарлотта двигалась навстречу своей смерти.

—      Не правда ли, наше путешествие кажется вам че­ресчур продолжительным? — спросил Сансон.

—     Э, нам нечего беспокоиться об этом; мы можем быть уверены, что все-таки непременно доедем до мес­та, — ответила Шарлотта.

И палач не почувствовал в ее ответе ни иронии, ни бравады. Это испытание делалось невыносимым даже для него. Он, пожалуй, начинал ненавидеть тех, кто окружал их телегу и осыпал Шарлотту непристойными словами. «Как многим Всевышний дал лишь обличье человеческое, но не наградил сердцем», — мрачно думал палач. Он не мог себе представить, что девушка давно не видит и не слышит ничего вокруг, что она, свершив задуманное, унес­лась мыслями далеко и от этой страшной телеги, и от го­рода с гильотиной посреди прекрасной площади, и даже от себя самой.

А между тем жестокая судьба напоследок приготовила Шарлотте подарок, о котором — увы! — ей не довелось узнать.

Адам Люкс был доктором философии и медицины. Моло­дой, красивый, захваченный романтикой революции, он прошел тот же путь восторгов и разочарований, что и Шарлотта. Безумный поступок девушки, о котором гово­рил Париж, потряс его. Тысячи людей, потерявших в кро­вавом месиве террора родных, в душе кляня тирана Мара­та, задрожали бы от одной только мысли пресечь преступ­ную жизнь. Неизвестная ему девушка не испугалась. Это возбуждало жгучий интерес, и Адам, подобно многим, по­старался попасть во Дворец Правосудия, где шел процесс над убийцей Марата.

...Никогда доселе ни одна женщина не вызывала у него такой бури чувств, которая нахлынула, едва он увидел Шарлотту. Беззащитная среди моря людской нена­висти, ни в чем и ни в ком не имевшая ни малейшей опо­ры, с лицом печальным и светлым, она казалась Адаму каким-то высшим существом, спустившимся на Землю по­карать изверга и случайно попавшим в силки. В его ро­мантическом воображении рождались и рассыпались в прах десятки способов спасти ее, один несбыточнее друго­го. И единственное, в чем он был волен, это любить при­говоренную невероятной, затмевающей все любовью. И в этом обреченном чувстве не было ничего, что обычно со­путствует земной любви: ни эгоизма, ни жажды облада­ния, ни даже надежды быть узнанным, замеченным.

Адам шел рядом с телегой, не отрывая глаз от Шар­лотты. Он постоянно спотыкался, налетал на чьи-то спины. Может быть, он стал бы кричать, что любит ее, что она божественно прекрасна, перекрывая брань толпы, но не был уверен, что долетевшее до нее признание не смутит ее, не встревожит. Ведь нет женщины, которую слова любви, даже на краю гибели, оставили бы безучастной. Тогда Шарлотте будет труднее умирать. И Адам молчал, стараясь только, чтоб его не оттеснили от телеги.

В то самое время, как телега с осужденной приблизилась к месту казни, Сансон встал и постарался закрыть собой гильотину. Шарлотта поняла его движение. Она наклони­лась вперед, чтобы лучше видеть возвышение, сколоченное из досок, и два столба на нем с закрепленным наверху тяжелым металлическим лезвием.

— Меня это очень интересует: ведь я никогда не ви­дела ничего подобного!

У помоста гильотины палач заметил несколько незна­комых ему личностей. Ему это не понравилось, и он по­просил жандармов очистить место казни.

Шарлотта взошла вверх по лестнице. С нее сняли пе­леринку, и девушка сама легла на доску, к которой ее тот­час привязали.

Сансон, обычно свято выполнявший ритуал казни, на этот раз заметно торопился. Запись в его дневнике так объясняет это: «Мне показалось жестокостью продлить хоть на одну секунду агонию этой мужественной женщины». Он сделал знак своему помощнику, и тот привел в движение механизм.

Нож упал точно, с нежным свистом. Недаром доктор Гильом, ратуя за введение гильотины вместо грубого топо­ра, назвал это «дуновением ветерка». Толпа взорвалась ликующим воплем.

Дальше произошло то, что вызвало негодование у Сансона. Плотник Легран, помогавший устанавливать гильо­тину, поднял голову казненной и показал ее народу. «Я человек, привыкший к подобного рода зрелищам, но мне сделалось жутко, — пишет Сансон. — Мне показалось, что глаза казненной смотрят на меня, и по-прежнему в них видны и поразительная кротость, и неколебимая твер­дость духа. Я тотчас же отвернулся. Из ропота, раз­давшегося вокруг меня, я узнал, что негодяй, поднявший голову несчастной, ударил ее по лицу; многие уверяли ме­ня, что голова даже покраснела при таком посмертном оскорблении».

Палача потрясла казнь Шарлотты. Он вернулся до­мой, сел за стол, чтобы поужинать, но вид у него был такой, что госпожа Сансон забеспокоилась: «Что с тобой? Отчего ты сегодня так бледен?»

...Сансон не находил себе места. Через газету, подроб­но описавшую казнь убийцы Марата, он опроверг слухи о том, что человек, нанесший отвратительное оскорбление казненной, был одним из его помощников.

Трибунал пришел к выводу, что плотник Легран в ре­волюционном рвении переусердствовал, и тот публично по­лучил строгий выговор.

* * *