Красиво разводятся только мосты (СИ)

— Может, и пожалею, — пожала плечами Аврора и тоже отложила ложку. — Я вчера на экскурсии поймала себя на мысли, что мне с ним не о чем говорить. Я ему про статистику — он мне о производстве медовухи. Я ему о Шопене — он мне об историческом фестивале, на который нужно канистр восемьдесят медовухи, я ему о Ветхом Завете, он мне…

— О полезных свойствах медовухи?

— Угадала, — кивнула Аврора. — Я, конечно, утрирую, с ним интересно, только это с Романовским я могла до хрипоты спорить, что предложить своих невинных дочерей, вместо ангелов, которых хотели изнасиловать жители Содома, как написано в библии, это не гостеприимство. А он мне, что Лот, как хозяин, нёс ответственность за гостей. Таковы были нравы того времени: гости дороже дочерей. Демьян мне на это фейспалм.

— Что это вообще за дичь? — скривилась Ирка.

— Это Ветхий Завет, Ира. С этой истории и пошло название "содомиты" в том значении, в каком мы его знаем. Или Хам, например. Имя одного из сынов Ноя, что увидел пьяного отца, спящего без порток, и посмеялся над ним, ещё и братьев позвал посмотреть, показывая пальцем на то, что увидел. Оттуда и пошло нарицательное — хамство.

— Ну скажем, я тоже этого не знаю. И что, мне не о чем с тобой поговорить? Шопена не отличу от Вагнера, про статистику уверена, что она безбожно врёт и не заслуживает внимания. А вот про медовуху послушала бы. Сейчас самогоноварение в тренде. Моя даже аппарат решила купить, — кивнула она в сторону маминой комнаты. — Я бы проконсультировалась у знающего человека.

— Да уж, ты бы проконсультировалась, — усмехнулась Аврора. — Но я не о том, что у нас разные интересы или культурный код. — Она упёрлась руками в стол.

— Ты о том, что от него никакого толку, одно удовольствие? — улыбнулась Ирка. — Тебе не кажется, что ты придираешься? Выискиваешь у его недостатки? Пытаешься обесценить то, что между вами случилось?

— Я не обесцениваю, Ира, не обесцениваю. Я просто скучаю по мужу. — Аврора тяжело вздохнула. — По всяким глупостям, нашим маленьким ритуалам. Когда он заканчивает за мной предложения. Знает, на какой стороне кровати я сплю. Помнит, что не выношу брошенное на пол бельё, особенно в гостинице с их грязнущими паласами. Я по ним даже босиком не хожу, брезгую. А Демьян… другой. Он иначе целует, иначе себя ведёт. Он чудесный. Интересный, заботливый, внимательный. С ним было хорошо. Но он… неродной, что ли. Чужой.

— Пока чужой. Пока, Аврора. Всё это наживное. Привыкла к одному, привыкнешь и к другому, — сказала она так, словно вопрос с Кораблёвым был решён. — Это процесс. Как говорила Белоснежка: «Спасибо этому гному, пойду к другому».

— Я не хочу, Ир, — Аврора закрыла лицо рукой. — Не хочу к другому. Я хочу домой.

Губы предательски задрожали.

— Ну, мать, — Ирка погладила её по спине. — Что же поделаешь, если оно так. Плохо. Неправильно. Несправедливо.

— Только не вздумай сказать: мне жаль, — буркнула Аврора. — Тошнит от этих «жаль», — она шмыгнула, вытерла набежавшие слёзы.

— А что тут ещё скажешь? Мне жаль, — пожала плечами Ира.

— Да, я понимаю, нам всем искренне жаль, когда с кем-то случается плохое, но у всех свои заботы, свои проблемы, и надеяться всё равно приходится только на себя. Ты никому не нужен. То есть ты и до этого был никому не нужен, но понимаешь это только в такие моменты.

— Это хорошо, что ты злишься.

— Я не злюсь. Но это всё равно плохо. — Аврора вернулась на табуретку. Упала, как пыльный мешок. — Плохо, потому что неконструктивно. — Ткнула чайной ложечкой в «хризантему», распустившуюся в кипятке. Размешала. Отхлебнула. Вспомнила, как её поил чаем Демьян. И про адвоката тоже вспомнила, про своё сомнительное будущее, свободу, висящую на волоске.

— Хорошо бы чем-то заняться, — она прикусила губу. Чешуйка обветренной кожи оторвалась с кровью. Во рту появился металлический привкус. Романовский всегда ругал её за эту привычку. — Знаешь, есть одно любопытное исследование. — Аврора промокнула губу тыльной стороной ладони, равнодушно вытерла руку.

Ирка шарахнула рядом своей табуреткой. Села, подпёрла кулаком щёку.

— Что за исследование?