Красивые, дерзкие, злые

– У ментов они, говорят, особенные. Они-то сами свои собственные машины различают.

– Не «бэ», Петро. Залепим грязью. Погода вон какая. Снежище и грязища.

– Стволы на нем повезем?

– Нет. На «шестере».

– Почему?

– Ты что, не въезжаешь? Допустим, нас на этой разукрашенной колымаге менты тормознут, пока мы до точки добираемся. Начнут докапываться. А с нас какой спрос? Да, раскрасили машину в ментовской цвет. Прикольнуться решили. Ну, на крайняк загонят тачку на штрафстоянку. Пообещаем перекрасить… Это даже никакая не статья. А если нас вдруг возьмут на ментовской машине, да еще со стволами, – тут начнется совсем другая песня.

– Логично, – вынужден был согласиться Петя.

В устах Степы все в последнее время звучало логично.

И до ужаса просто: подставимся, нападем, отобьем.

Эта простота и пугала Петю больше всего.

– А кто «шестеру» погонит?

– Ты и Валюшка. Стволы упакуешь, под сиденья положишь. Ты только ей не говори, а то Валька мандражить будет.

– Ясен перец. А не стремно три пушки в одной тачке везти?

– Какая, хрен, разница: три ствола везешь или один? Явку с повинной на крайняк напишешь.

– Это как?

– Заяву накатаешь заранее. С собой в «шестеру» возьмешь, в бардачок положишь. Я, мол, Петр Кириченко, нашел сегодня в кустах три пистолета системы «ПМ». Везу их добровольно сдать в отделение милиции…

– Ага, на двухсотый километр Ленинградского шоссе.

– Да не ссы ты, Петька! Не помирай раньше смерти. Если у тебя пистолеты везти очко играет, как ты из них палить-то будешь?

– А я буду? Ты же говорил: мы на них с пушками наедем, они нам сами капусту отдадут.

– А если нет? Не отдадут? Тебя че, в армии не учили: тот, кто взял в руки оружие, должен быть готов в любой момент из него выстрелить… Короче! До того, как мы «Паджеро» подставимся и стволы вынем, ни за что, ни по какой статье нас не привлечешь. Правда, вот когда вынем – назад кино не отмотаешь… Но ты, если у тебя очко жим-жим, лучше сейчас мне скажи. Я тебя на дело брать не буду.

– Один, с двумя бабами, пойдешь? – усмехнулся Петя.

– А хотя бы и так. Даже Маруся, по-моему, меньше бздит, чем ты. О Валюхе я и не говорю. Баба-кремень.

Петр внимательно посмотрел прямо в зрачки Степану. Долго глядел, не отводил глаз. Проговорил раздельно:

– Ты меня, Степка, на слабо не бери. Я тебе уже сказал: я – в деле. И пойду до конца. Что бы там ни было.

Степан хохотнул:

– Вот это речь не мальчика, а мужа!.. Ну, может, по пиву?.. Гляди: сегодня последний раз, наверно, есть шанс советского хлебнуть. Потом по немецкому с чешским будем ударять.

За двадцать три часа Степан и Маруся

Выпал свежий снег, и от этого в Марусиной комнате было почти светло. Степан хорошо видел все ее тело, каждую складочку, и лицо, и выражение глаз.

Маруся лежала на спине, вытянувшись. Смотрела куда-то в темноту, в потолок, невидящими глазами. Он погладил ее по нежному, беззащитному животику. Нежность подкатила к горлу, хоть плачь. Степан тихонечко позвал:

– Марусь!

– А?

– Скоро мы с тобой станем богатыми-богатыми. И будем делать все, что захотим. И тебя обязательно вылечим.

– Хорошо бы.

– Что значит – «хорошо бы»? Точно вылечим. Даже и не сомневайся!

– А ты знаешь… – Она повернулась к нему, подперла голову рукой и пристально посмотрела Степану в лицо. Осеклась, начала снова: – Ты замечал…

Он погладил ее по груди, нежно коснулся соска.

– Перестань! Я тебе хочу одну серьезную вещь сказать! Убери руки! – приказала она.

– Ну?

– Ты знаешь, что Валентина влюблена в тебя?

– В меня? Валька? Что за чушь!

– Да, конечно, влюблена. Это все видят.

– Ерунда полная. Мы с ней друзья просто. С детства друзья. С пятого класса. И никогда у меня с ней ничего не было! Мы даже ни разу не целовались.

– Я знаю, что у вас с ней ничего не было. Но она ведь все равно влюблена. Ты ж ей не запретишь.

– Глупости! Бабья дурь! – проворчал Степан, но в его голосе прозвучало куда меньше убежденности, чем минуту назад. Растерянно и заинтересованно он спросил: – Откуда ты это взяла?

– Оттуда, что она смотрит на тебя, как собачонка. И делает все, что ты ни скажешь. Скажешь в карты играть – играет, скажешь машину мыть – моет.

– Чушь!.. – неуверенно пробормотал Степан.

А Маруся, не слушая его, продолжала:

– Сказал вот деньги украсть, для меня причем, – и Валентина крадет.

– Ерунду ты говоришь. Бредишь. И потом, какая разница! Все равно я ее не люблю.

– Я знаю.

– Я тебя люблю!

– Знаю. Я тебя тоже очень люблю… Степ, – она погладила его пальчиком по голому плечу – сильному, крутому, – раз ты меня любишь, обещай мне одну вещь.

– Проси чего хочешь.

– Только ты не сердись и не ругайся.

– Ну, это смотря что ты попросишь. Если, скажем, шубу или «Феррари» – это пожалуйста. Но только не сейчас, а послезавтра.

– Нет, не нужна мне никакая шуба… И тем более «Феррари»… Ты обещай мне…

Она закусила губу. Замолчала. Надолго.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Степан.

– Обещай, – как будто через силу проговорила Маруся, – что если я умру… То есть когда я умру… ты… ты женишься на Вальке…

– Что ты несешь! – Степан отшвырнул одеяло, вскочил с кровати. – Что ты мелешь!