Красивые души

Фудзико улыбнулась, впервые с тех пор, как попала в эту комнату. Ее улыбка ободрила Каору, и он взял ее за руку. По едва уловимому отклику он пытался прочитать, что у нее на сердце. Вряд ли это можно назвать отказом. Но и не безоговорочным согласием на все. Через свою руку Каору передавал Фудзико биение сердца, стараясь согласовать его ритм с сердцем Фудзико. Вдруг Фудзико прошептала, будто вспомнив:

– Что там за окном? Лес императорского дворца?

– Тьма кромешная. Как черная дыра. Интересно, что за сны снятся обитателям этого леса?

– Наверное, им снится, что они отправились в путь, куда заблагорассудится, в любую точку мира.

– Говорят, люди видели, как из этого леса стартуют летающие тарелки.

– Наверное, это была твоя летающая тарелка, Каору. Когда слышишь, как ты поешь, так легко принять тебя за инопланетянина!

– Будь у меня летающая тарелка, я бы похитил тебя.

– Ты и так меня похитил.

Каору вспомнилось, как однажды он проник к Фудзико в комнату. Как сидел на коленях, не шевелясь, будто провинившийся мальчишка, стараясь вести себя как можно более правильно, чтобы не вызывать сомнений у Фудзико. У него затекли ноги, и он не мог встать, а Фудзико обняла его за плечи. С тех пор они впервые оказались одни в комнате. Каору не терпелось проверить, что стало с их любовью за эти восемь лет.

Он подался вперед, положил ладонь на затылок Фудзико, ища губами ее губы. Фудзико спряталась, уткнулась лицом в свое плечо, отвергая поцелуй. Но Каору не отступал, свободной рукой он взял Фудзико за ладошку, которой та уперлась в его плечо, и положил ее себе на шею. Увлекаемая Каору, Фудзико сползла с дивана, скользя вдоль подлокотника.

Ее щеки разгорелись, будто пламя камина отражалось в них, от шеи веяло жаром ее тела. Каору, не шевелясь, ждал, когда она приоткроет губы.

В полутьме глаза Фудзико призывно мерцали. Она тоже ждала, не произнося ни слова.

Время, казалось, замерло. Первым прервал паузу Каору. Он глубоко вдохнул через нос, легко и свободно поднял Фудзико на руки и поменял место для объятий. Ожидая, пока Фудзико привыкнет к колыханию кровати, он целовал ее в уголки глаз – и вот губы ее смягчились. Забыв обо всем на свете, Каору спешил убедиться, хотят ли ее губы принадлежать ему, он шевелил языком и издавал звуки, похожие на забавы водоплавающих птиц. Фудзико пыталась сдержать себя, не позволить своему дыханию превратиться во вскрики. Но от ушей Каору не ускользнули тихие стоны.

Каору хотел заполнить трещину, возникшую между ним и Фудзико, отдать ей все лучшее, что в нем есть. Он потратил на это целый год, и теперь пора получить вознаграждение. В тихих стонах Фудзико ему слышалось благословение.

Каору удалось сломить стену стыда и преодолеть сопротивление разума Фудзико, и теперь он стремился к еще большим глубинам. Он без устали ласкал Фудзико, надеясь, что ее плотно сжатые колени ослабнут, а установленные ею запреты слой за слоем растают. Его пальцы и язык двигались от губ к шее, от ушей к ключицам, все больше возбуждая Фудзико. Когда он расстегнул третью пуговицу на ее блузке, Фудзико хрипловато выдохнула:

– Каору!

Ее оклик отрезвил его. Фудзико ничего не говорила, не отталкивала его, а только смотрела на него холодным взором. Но чем дольше она на него смотрела, тем влажнее становились ее глаза, будто она пыталась совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Ее неожиданные слезы привели Каору в смятение. Он не мог взять в толк, что они значат – ведь только плачущий в силах понять плачущего.

Фудзико закрыла глаза. Неужели полумрак комнаты показался ей слишком ярким? Или же, зажмурившись, она хотела, чтобы они оба утонули во тьме, гнездившейся в складках простыней? Каору пробовал снять связывающие ее путы, достучаться до сердца. Он самозабвенно наслаждался упругостью ее тела. Кончиком носа чуял касание мягких, гладких лепестков. До сих пор казавшееся укутанным в многослойные облака, представлявшееся смутным сочетанием выпуклостей и впадин, ее тело во всей своей белизне было у него перед глазами. Каору терся щекой об эту благоухающую белизну, а Фудзико со вздохом вновь окликнула его по имени, слегка в нос.

Он запускал пальцы в ее волосы, веером раскинутые по белоснежной подушке, целовал такое любимое лицо, касался языком мокрых глаз. Потом, будто прося последнего разрешения, чуть отодвинулся и взглянул на нее. Фудзико приоткрыла глаза навстречу его взгляду. Уголки ее губ были слегка приподняты. Улыбка, безоговорочно взявшая в плен мальчика Каору.

Сейчас она счастлива. Она тоже давно ждала этого мгновения.

Каору наконец-то обрел уверенность и прильнул губами к ее улыбке, задыхаясь ароматом двух цветков, распустившихся в постели. Фудзико гладила спину Каору, в ее пальцах струилась нежная сила. Хотелось полностью отдаться этой силе, и Каору сорвал с себя рубашку, обнажив мускулистое, как у пловца, тело. Теперь все было во власти крови, бурлившей в нем. Белизна Фудзико слилась с мраком, разлитым меж простыней.