Красивые души

Да, Сигэру просил Ёсино готовить его любимую еду, которую он ел в доме у своей содержанки, где когда-то жил и Каору.

– Вообще-то я готовить не сильна, но эти блюда изучила досконально, – говорила Ёсино.

Видно, так уж Сигэру было важно это меню. И действительно, вкус приготовленных Ёсино блюд был похож на тот, что помнил Каору. Кисло-сладкий вкус ананаса со свининой, бататовое желе – конняку и говяжьи котлеты, соленые дайкон и морковь с чесноком, ярко-фиолетовые баклажаны – точное воспроизведение того, что готовила покойная мать.

Приступив к еде, Каору словно язык проглотил.

– Так невкусно, что дара речи лишился?

Ёсино донимала Каору расспросами, а он, не поднимая головы, твердил одно и то же:

– Нет, нет, что ты, – и поглощал блюда одно за другим, лишь бы она не заметила, как комок подкатывает к горлу. От кончика языка по всему телу распространялась сладкая тоска. Будто яд, зовущий Каору к умершей матери. Когда он вспоминал о том, что матери больше нет, почему-то хотелось причинить боль себе – размеренно выполняющему дела этогомира. Где-то в глубинах его души поднимался неприятный, не выразимый словами осадок, и его непреодолимо тянуло что-нибудь разрушить.

В тот вечер Каору уже собрался было уходить, но Ёсино остановила его.

– Я должен уйти сейчас. Не то будет плохо. Я перестал соображать что к чему, – твердил он, но Ёсино схватила его за руку, продолжая соблазнять:

– Ну и ладно. Зачем нужно что-то соображать?

С того вечера, как Каору отведал приготовленной Ёсино еды, уроки вокала по молчаливому согласию стали заканчиваться сексом. Ни у кого из них не возникало желания назвать эти занятия любовью. Сигэру, наверное, тоже проводил время с Ёсино, когда он «переставал соображать что к чему», стараясь забыть будни главы компании, постоянно требовавшие от него точных расчетов и смелых решений.

– Твой папа любит играть роль слуги.

– А вы его госпожа?

– Между прочим, я пела партию Царицы Ночи в «Волшебной флейте».

В постели Ёсино рассказывала Каору, что просит делать ее Сигэру. Наверное, ему хотелось играть в игры, которых он не мог себе позволить с супругой. Хозяин дома Токива никогда не скажет жене: «Пожалуйста, прости меня», – как бы его ни вынуждали. Хотя на самом деле эти слова он должен был говорить именно жене, а не Ёсино, разыгрывавшей роль госпожи.

– За пределами этой комнаты твой папа не подчиняется ничьим приказаниям. Он говорит: «Я склоняю голову только перед императором». Он живет в постоянном напряжении, ему не прощают ошибок, от него требуют правильных решений, и именно поэтому, придя сюда, он ошибается, сколько душе угодно, становится нерешительным, корит себя. На работе он постоянно кричит на подчиненных, наверное, потому ему так нравится быть никчемным, ни за что не отвечающим слугой. Ты можешь понять, что он чувствует?

Хотя для Каору это была совершенно незнакомая сторона Сигэру, ему казалось, он прекрасно понимает его. Только одного Каору не мог уяснить: почему Сигэру склоняет голову перед императором? Ему хотелось понять, какая причина заставляет Сигэру испытывать к императору уважение и симпатию. Что это? Форма вежливости, которую положено проявлять любому состоятельному японцу? Или в уважении и симпатии к императору выражается долг защищать Японию? Если это действительно так, то Каору пока не замечал в себе такого чувства долга.

– Зачем ты выдаешь мне секреты отца?

– И правда, зачем? Как увижу твою мордашку, сразу все рассказать хочется. – Ёсино крепко прижала голову Каору к своей груди.

Задыхаясь в ее ложбинке, Каору спросил:

– Ты хочешь, чтобы я презирал своего отца?

– А разве ты не стремишься превзойти отца или предать его?

– Пытаешься столкнуть отца с сыном?

– Вовсе нет. Я полюбила и папочку и сыночка. Папа хотел быть слугой, а кем хочет быть сын? Какие у тебя замыслы?

– Да нет у меня никаких замыслов. Я дурак, который живет одним моментом.

– А есть у этого дурака любимый человек, такой, ради которого он способен на все?

На секунду Каору посерьезнел, Ёсино это заметила и набросилась на него:

– О, да ты в лице изменился. Честный мальчик. – Она протянула руку к отвердевшему члену Каору и сильно сжала его.

– Кто это тебя так заводит?

– Секрет.

Ёсино сжала член Каору еще сильнее и впилась в него ногтями:

– Ну-ка, признавайся, кто?

– Ёсино, мне больно. Я сдаюсь.

– Забудь про эту девку. Он мой.

Ёсино Хосокава вертела как хотела чувствительным членом Каору. Она играла в Даму с камелиями, обучая Каору и вокалу, и сексуальным радостям. Отдаваясь любовным забавам с Ёсино, Каору не только мстил Сигэру, но и пытался заглушить тоску своего тела от невозможности встречи с Фудзико. Когда Каору удовлетворял свои плотские желания, его начинали мучить жестокие угрызения совести, но физическая неудовлетворенность, в общем-то, проходила. Именно она рождала фантазии о Фудзико, которой не было рядом. Однако после забав с Ёсино плотный туман фантазий рассеивался, и за ним оставалась белая пустота, в которой разрастались муки совести. В этой пустоте Каору нужно было построить новые отношения с Фудзико, а она была так далеко от него.

3.2