Красивые, двадцатилетние

— Я не это имел в виду, когда сказал, что они были правы. Мне пообещали, что не оставят следов, и следов не осталось. — Я высунулся и увидел собаку, бегущую посреди улицы с поджатым хвостом. — Есть, — сказал я.

— Кто?

— Пес.

— Зачем тебе пес? Хочешь убить пса задаром?

Я повернулся к нему и показал гамбургер, который держал в руке.

— Ты, видать, спятил, — сказал я. — Вспомни, как я болею, когда приходится в них стрелять! Я уже полчаса высматриваю собаку, чтобы бросить ей гамбургер. С тремя враз мне не справиться.

Я высунулся из окна, свистнул, и пес остановился. Я бросил ему гамбургер; пес обнюхал его и, не тронув, потрусил дальше, а я рассмеялся.

— Забыл, что собаки не любят кетчуп, — сказал я Роберту. — А я туда всадил черт-те сколько. Без кетчупа гамбургеры — преснятина. Да и три подряд никому не съесть. Спокойной ночи.

Я взял свои бутылки с пивом и пошел к двери. Увидел, что Роберт натягивает штаны.

— Ничего не выйдет, — сказал я. — Дверь я запру на ключ с той стороны. Знаю, о чем ты думаешь. Теперь небось начнешь еще сильней ненавидеть собак. Она этот гамбургер даже не лизнула. Спокойного сна.

Я оттолкнул его и спустился вниз, заперев предварительно дверь на ключ. Гарри спал; книжку он держал в руке, но это была уже другая история — про то, как Майк Хаммер выстрелил своей беременной любовнице в живот, из всех рассказов о Майке именно этот Гарри любил больше всего, а ведь у него было пятеро ребятишек, которых он обожал. Человек, сидевший у стола раньше, сидел и теперь, так же неподвижно, только стоящая перед ним бутылка была пуста.

— Хочешь пива? — спросил я у него по-английски. Он вылупился на меня. Так говорят по-нашему, но мне следовало бы сказать: поднял на меня взор.

— Я только завтра получу деньги, — сказал он.

— Я не о том. Пивка глотнуть хочешь?

— Спасибо.

— Как к тебе обращаться? Отец?

— Нет, — сказал он. — Меня зовут Шон.

— Забавно, — сказал я. — Прямо как того малого, который играет Джеймса Бонда. Сейчас все с ума по нему посходили. Один только Гарри без конца читает Майка Хаммера.

Я откупорил бутылку и протянул ему.

— Пей прямо из горла, — сказал я. — Оно еще холодное. У израильтян хорошее пиво. Но эти фильмы с Бондом ни хрена не стоят.

— Почему?

— Потому что там каждую минуту взрываются автомобили. Человек налетает на дерево и мгновенно сгорает. Прости, я сейчас. Мне нужно позвонить.

Я подошел к телефону и набрал номер Исаака. Через секунду послышался его голос.

— Ночью для меня не существует друзей, — сказал Исаак. — Я хочу спать.

— Я только хотел тебе сказать, что фильмы с Джеймсом Бондом ни хрена не стоят, — сказал я. — Минуту назад мы как раз говорили об этом с одним миссионером.

— Ты пьян, — сказал он и повесил трубку. Я подождал немного и снова набрал его номер.

— Это правда никудышные фильмы, — сказал я. — Я потому и звоню, что знаю: ты без ума от этого шпиона. А там в каждой катастрофе автомобили взрываются. Мне очень жаль, но это не так. Я сегодня видел машину, которая свалилась с высоты в тридцать метров, и никакого взрыва не произошло.

Он ответил не сразу; я услышал, как чиркнула спичка.

— А что случилось с человеком, который был в машине? — спросил он.

— Он в лучшей иерусалимской больнице. А потом ему еще придется черт-те сколько торчать в реабилитационном центре, пока его не научат ходить и ворочать головой. Спокойной ночи.

Я повесил трубку, и в этот момент проснулся Гарри.

— Шестьдесят пиастров, — сказал он.

Я вынул из кармана фунт, он дал мне сдачу и тут же заснул.

— Ты здесь давно? — спросил я миссионера.

— Год.

— И долго еще пробудешь?

— Месяц. Я жду парохода и возвращаюсь в Канаду.

— Не понравился Израиль?

— Не поэтому. Мне не удалось обратить ни одного человека. Просто мое начальство меня отзывает. — Он глотнул пива, а потом сказал: — За профессиональную непригодность.

— Не горюй, — сказал я. — Здесь был Билли Грэм [68]и тоже уехал ни с чем.

Какая-то женщина вошла в гостиницу и задержалась в дверях.

— Боже мой, — сказал я. — Это опять ты?

— Поверни лампу, — сказала она.

На столе у Гарри стояла конторская лампа; я повернул ее так, чтобы свет падал на стену.

— Теперь нормально? — спросил я.

Она подошла к нам, но остановилась в двух шагах, так что мы не видели ее лица. Показала пальцем на миссионера, сидящего рядом со мной с бутылкой пива в руке.

— Кто это?

— Миссионер.

Она вынула из сумки фотокарточку и дала мне.

— Не хватай за середину, — сказала. — Держи за край. Это моя единственная фотография. Покажи ему и скажи, что когда-то я была такой.

Я взял карточку у нее из рук и показал миссионеру.

— Когда-то она была такой, — сказал я. — Пока не попала в автомобильную катастрофу. Ее зовут Луиза. Ты лучше на нее не смотри. Я не настолько знаю английский, чтобы описать, как она выглядит. Да и на своем родном языке тоже бы не сумел. Посмотри на фото и скажи ей, что она была красивая.

— Очень красивая, — сказал он.

Я вернул ей карточку.

— Почему ты ее не переснимешь? — спросил я. — Ведь в один прекрасный день от нее ничего не останется.

— А если фотограф испортит?

— Заплатишь — не испортит. Сделай себе по крайней мере дюжину копий.