Красивые и проклятые

Я повернула голову, так что мои опаленные волосы с неровными концами были хорошо видны. На моем лице играла высокомерная полуулыбка. В этой фотографии, наверное, было столько напряжения, сколько можно вместить в снимок. Потому что кто сидит перед камерой с обожженными волосами и сломанными ключицей и запястьем — и при этом улыбается?

Я выпрямилась и только тогда поняла, что все это время едва дышала. Я сделала глубокий вдох, как будто только что вынырнула из-под воды.

— Еще вот этот, — сказала я, и Фаррин взяла у меня лупу.

Через пару мгновений она выпрямила спину и повернулась ко мне. В ее глазах мерцал какой-то странный огонь.

— Потрясающе, — проговорила она.

На секунду мне показалось, что я сейчас потеряю сознание.

— Давай увеличим вот эти две фотографии, — сказала она. Я опустила взгляд и заметила, что она постукивает пальцем по снимку Меган.

Пока я работала в фотолаборатории, Фаррин стояла у меня за спиной. Большую часть времени она просто смотрела, но иногда давала советы. Например, она предложила мне использовать высококонтрастный фильтр. Мы проявили фотографию Меган и повесили ее сушиться. Даже в тусклом свете было видно, что снимок получился исключительный.

Потом мы проявили мой автопортрет. В увеличенном виде он выглядел старомодно, даже готично. Такая фотография могла бы висеть на стене заброшенного дома, в котором водятся привидения. И стоило бы кому-нибудь пройти мимо, она превращалась бы во что-нибудь ужасное.

И все это потому, что я улыбалась.

Когда мы закончили, Фаррин указала на угол одной из полок.

— Пожалуйста, поставь таймер вон туда.

Я потянулась рукой наверх и вдруг порезалась обо что-то пальцем. Я завопила и отпрыгнула назад.

— Боже мой. Что случилось? — спросила Фаррин. — У тебя кровь идет?

В тусклом свете казалось, что из моего пальца течет шоколадный сироп.

— Кажется, да, — сказала я. — Там лежит что-то острое.

Я почувствовала, как к глазам подступают слезы, и изо всех сил заморгала, чтобы не заплакать. Получалось с трудом — как будто я за резиновую ленточку тащила что-то очень тяжелое. Но в конце концов глаза перестало щипать, и опасность миновала.

— Как странно, — проговорила Фаррин, подводя меня к раковине, где я промыла рану — маленький, но удивительно глубокий порез. — Я очень внимательно слежу за тем, чтобы все осколки от лопнувших лампочек тщательно собирали и выкидывали. Но иногда ассистенты работают безалаберно.

— Как вы думаете, придется накладывать швы? — спросила я.

— Нет, — сказала она, протягивая мне кусочек марли, чтобы я прижала его к порезу. — Уверена, что не придется.

Пока она заклеивала мне палец пластырем, я наблюдала за ее лицом, залитым красным светом. Ее глаза напоминали черные точки, окаймленные густыми черными ресницами. Губы были бледными и практически сливались с кожей.

Как осколки лампочки могли оказаться на той полке? Тем более я не сказала ей, чем именно порезалась.

Складывалось впечатление, что Фаррин знала, что там что-то лежит. Причем что-то опасное.

Возможно, это была проверка? Чтобы посмотреть, заплачу ли я?

Она подняла на меня глаза, но я успела отвести взгляд. Судя по часам на стене, было уже почти десять вечера.

— Мне пора домой, — проговорила я. — Спасибо вам огромное.

— Я провожу тебя, — сказала она.

— Нет-нет, не надо. Еще раз огромное спасибо.

Это была честь для меня. Возможность, которая выпадает раз в жизни.

— Не говори глупостей. Ничего подобного.

Я всегда в твоем распоряжении, — сказала она и кивнула, опустив голову так низко, как будто это был поклон. — Позвони мне утром и скажи, как твой палец, хорошо?

Доброе утро, Фаррин. Сегодня из моего пальца течет немного меньше крови.

Я знала, что не стану ей звонить, но вежливо улыбнулась и сказала, что позвоню.

* * *

Проснувшись следующим утром, я первым делом вспомнила про свое обещание Фаррин. Еще не отойдя ото сна, я сняла с пальца повязку.

На нем не было ни пореза, ни царапины, ни шрама.

Я села на кровати и начала проверять другие пальцы, подумав, что после трудного дня я просто-напросто могла замотать не тот.

Но ни на одном из них ничего не было.

Я позвонила Фаррин.

— Вот видишь? — ее голос звучал самодовольно. — Со здоровьем у нас все в порядке.

У нас.

Я повесила трубку и еще долгое время смотрела на свой совершенно здоровый палец.

Всю неделю Картер оставался воплощением рыцарского духа. Даже обедал вместе со мной. Правда, казался при этом немного отстраненным. Но кто бы выглядел иначе среди шестнадцати тараторящих девушек?

«Он пытается спасти наши отношения», — убеждала я себя. Конечно же, это не было связано со словами, которые появлялись тогда в моей голове. С тем разговором, когда я слово в слово повторяла все, что говорил мне сладкий, ласковый голос.

По словам Таши, то, что Картер передумал, было целиком моей заслугой. Она сравнила его с цветком, который нуждался в поливе, чтобы зацвести и распуститься.