Красивые вещи

На прошлой неделе я обратила внимание на то, что Ванесса сообщила своим фанатам, что Дейзи рождена от донора спермы. «Ребята, я поняла, что должна действовать независимо и стремиться к тому, что для меня важнее всего, а не ждать, что кто-то даст это мне! Я больше не собиралась ждать, чтобы другие люди сказали мне, что я чего-то стою. Я знала, что хочу стать мамой, и вот теперь я – мама. И для того, чтобы создать себя, мне не понадобился мужчина».

Публикация получила восемьдесят две тысячи девяносто восемь лайков и шестьсот девяносто восемь комментариев: Вперед, девоччка! / ты вдохновляешь всех нас мамочек / #какаясильная / ОГосподиБожемой и у меня такие же чувства / ЛЮБЛЮУ-У-УТЕБЯА-А-А.

Читая ленту Ванессы в социальной сети, вы бы ни за что на свете не догадались, что мы с ней убили отца Дейзи и утопили его тело в озере. Но я думаю, для Ванессы самое главное вот что – окунуться в мир, в котором она хочет поселиться в надежде забыть тот мир, в котором она живет в действительности. И кто я такая, чтобы говорить ей, что она не права в своих попытках? Мы все строим свои представления о жизни, а потом живем внутри них, возводим стены, чтобы с удобством спрятаться за ними от того, что мы не желаем видеть. Может быть, это значит, что мы безумны, а может быть, это значит, что мы – чудовища, а может быть, в том мире, в котором мы живем сейчас, трудно отделить истинное от воображаемого и мечты.

А может быть, как более образно выражается Ванесса, «это просто способ уплатить по счетам».

О Майкле мы с ней говорили всего один раз, как-то вечером, когда многовато выпили. Мы с ней сидели в библиотеке, где теперь недоставало с полдюжины предметов старины – они были проданы, чтобы нам было на что жить. Ужасная картина с изображением породистой лошади, как выяснилось, была работой Джона Чарльтона[124] и ушла с аукциона за восемнадцать тысяч долларов. В общем, мы сидели в библиотеке и смотрели на экран, где была видна кроватка со спящей Дейзи. И вдруг, ни с того ни с сего, Ванесса вдруг цепко сжала мою ногу выше колена.

– Он был ужасен, – сказала она ровным голосом. – Если бы мы с тобой не убили его, он бы убил нас обеих. Ты же понимаешь это, да? Потому что мы должны были сделать то, что сделали. Должны были!

Я опустила глаза и посмотрела на ее руку, на пальцы с коротко подстриженными ногтями, как подобает матери новорожденного ребенка. Правда, при этом ногти были ухоженны и отполированы до блеска. «Но пистолет не был заряжен, – хотелось сказать мне. – Может быть, мы все же могли бы найти другой способ».

– И тебе не бывает плохо из-за этого? – спросила я.

– Бывает, конечно! – Ее глаза, в которых отражались отблески пламени камина, казались желтыми. – Но бывает и хорошо… если в моих словах есть смысл… Я чувствую себя… более уверенно, что ли. Я как бы снова могу доверять своим инстинктам. Хотя, может быть, все дело в тех лекарствах, которые мне прописывает мой психиатр!

Она коротко, чуть истерично смеется – это звучит эхом маниакальной, непредсказуемой Ванессы, которая почти исчезла со времени моего возвращения в Стоунхейвен.

Она наклонилась ко мне и прошептала:

– А голос его я иногда слышу.

Я повернула голову и пристально посмотрела на нее.

Она убрала руку с моей ноги:

– Но это не такой голос, как те, что слышит Бенни, честное слово! Это такой, знаешь… шепоток. Он меня уговаривает, чтобы я снова начала сомневаться в себе, а я его не слушаю, и он затихает.

Мне хотелось спросить у Ванесса: «А что именно он говорит?» Хотелось, потому что порой я тоже слышу его голос – тихий, с фальшивым раскатистым акцентом, прорывающийся в мои ночные кошмары. Он шепчет: «Сучка, шлюха, врушка, убийца, никто». Но мне было страшновато узнавать о том темном, что обитало в голове у Ванессы. Мне и своих ужасов хватало.

Вчера я начала работать в гостевой комнате на третьем этаже. Комната оказалась пыльной, там было полно паутины, а из предметов мебели мало какие имели большую ценность. Но когда я приподняла один из чехлов, под ним обнаружился шкафчик с великолепно расписанными мейсенскими фарфоровыми птичками. Они весело смотрели на меня из-за стеклянной дверцы. Я вытащила несколько птичек, стерла с них пыль и с восторгом рассматривала их, а потом решила, что они слишком радостные, чтобы томиться здесь, в темноте.