Красивый, богатый, свободный…

– Почему у меня должны быть длинные рукава, а у тебя нет?

Таш критически подняла бровь.

– Я занимаюсь этим всю жизнь. Тут везде летают искры.

– Разве это не происходит всякий раз, когда мы встречаемся?

– Весело. Ты хочешь учиться или нет?

– Вау. Круто.

– Мне нужно знать, что ты сосредоточен, прежде чем я позволю тебе подойти к чану с расплавленной лавой.

Эйден нахмурил брови:

– Я слушаю. Честно.

Таш сунула ему защитный щиток для лица и надела очки.

– Это защитит твои глаза, – буркнула она, ведя его к печи, дышащей сильным жаром. В последнюю минуту бросила ему пару огромных огнестойких перчаток. – И твою кожу.

– Это действительно необходимо? – спросил он, чувствуя сходство с кэтчером в бейсболе.

Таш повернулась и бросила на него испепеляющий взгляд.

– Ты хочешь посмотреть или нет?

Неужели она всерьез думает, что несколько слоев материи способны защитить?

Эйден напялил нелепые перчатки, и Таш продолжила. Отодвинула дверцу зияющей пасти печи и повернулась к нему:

– Передай мне вот ту трубку, – и кивнула на четырехфутовую трубку на верстаке рядом со средневековыми пыточными инструментами.

Она взяла трубку, подняла ее над головой, опустила прямо в середину оранжевого свечения внутри печи и равномерно поворачивала, как если бы наматывала на вилку спагетти. После гипнотического марафона отступила, извлекая с конца трубки сверкающий смертоносный шар, постоянно его вращая. Потом опустила шар на скобу.

– Температура две тысячи градусов, – заметила Таш сквозь рев открытой печи, не прекращая вращения. – Чтобы превратить его в сосуд, я должна ввести воздух в карман внутри. Воздух делает часть работы. Сейчас моя рука должна двигаться так, чтобы сохранить стекло горячим и не прекращать движения.

Она делала это тщательно и методично, свободной рукой отжала пропитанную водой губку на середину трубки, отчего пар взметнулся вверх и окутал их обоих. Таш ощутила блестящую туманную влажность на обнаженной коже, капельки цеплялись за каждый волосок на ее теле.

– Вот так я смогу безопасно приложить губы к трубке.

– Ты будешь сосать эту штуку?

Таш фыркнула:

– Это быстрый способ убить себя. Нет, я буду дуть в нее. Но пока не могу начать, форма должна улучшиться.

Она протянулась за одним из инструментов на стойке, пришлепнула промоченные газеты к нижней части расплавленной массы и придала ей чашевидную форму, формируя и полируя светящийся стеклянный шар. Эйден почти забыл, что находится у нее.

Ты просто хочешь того, чего не можешь получить.

Он прав. Но не полный же урод. Хотел, чтобы она желала его так же страстно. Ну, не может она быть совершенно равнодушной к нему.

Или может?

Эйден решил отвлечься от этих размышлений.

– Разве у тебя нет инструментов получше?

– Если бы ты пришел в горячий цех два тысячелетия назад, ты бы увидел очень похожие инструменты. Иногда старое лучше нового.

Смещающиеся грани в светящейся расплавленной массе гипнотизировали его, пока Таш обрабатывала шар. Эйден подошел близко к ней сзади и положил руку в перчатке ей на плечо, чтобы она знала: он рядом.

Трубка накренилась, Таш пропустила оборот.

– Что произойдет, если ты перестанешь ее вращать? – спросил Эйден.

– Хм. – Она восстановила равновесие. – Изделие потеряет форму, как только прекратится инерция.

– Оно упадет?

– Продолжай отвлекать меня, и мы это выясним.

Она права. Манипулирование килограммом вулканической лавы не самое удобное занятие, чтобы приставать с расспросами. Эйден замолчал.

Таш покрутила еще несколько минут, затем приподняла изделие выше, поворачивая боком, и поднесла конец трубки к губам. Эйден не видел, как поднимаются ее плечи или как расширяется высокая грудь, но заметил, как немного увеличился стеклянный шар. Совсем чуть-чуть.

Ее губы на конце трубки сообщили ему тепло, не имеющее ничего общего с обжигающим жаром, исходящим от трех печей.

Извращенец.

Эйден отвлекся от Таш, вновь взглянув на форму, которая начинала образовываться на конце трубки. Чашевидный блок придавал шарику дно грушевидной формы. О-о-о, его любимая форма! Пара неприятных с виду клещей подрезали, протыкали, формировали и резали, пока все это непрерывно вращалось. Поворот, надрез, поворот, надрез. Каждый постепенно освобождал существо внутри стекла, Таш легонько постучала по краям каждой ножки, чтобы расширить пространство между ними. Они радостно раскрылись наружу от силы вращения. Его тело снова дернулось.

Боже, было что-то сексуальное в ее сноровке и сосредоточенности!

Блеск пота на ее теле на фоне обжигающего жара озарял все вокруг. От этого почти невозможно сосредоточиться на том, что делают ее руки. Эйден снова зашел к ней за спину и стал наклоняться, пока его глаза не оказались на одном уровне с ее глазами. Удобно. Вращение и формирование стали замедляться.